Другой Зорге. История Исии Ханако

Она уже выпила виски, взяла книгу и легла на кровать, когда он произнес эти слова, но они задели ее за живое. Когда-то она действительно одна приехала в Токио, работала на себя, поступала так, как заблагорассудится, проводила время так, как ей больше нравилось. Теперь же, по ее мнению, все было совсем иначе. Она перевезла в Токио бедную и несчастную мать, племянницу — чтобы всем вместе жить счастливо. Думая об этом, Ханако испытывала удовлетворение от своих усилий, совершенно забывая, что сама она сейчас нигде не работала, и ее лично, и ее токийскую семью содержал Зорге, который в общем-то не имел к ним совершенно никакого отношения и вовсе не был обязан это делать. Она считала, что высшее проявление ее счастья — сделать Зорге своим, единственным. И вдруг он назвал ее эгоисткой.

Она чувствовала, что в ее рассуждениях где-то таится слабина, но тогда, увы, так и не поняла, где именно. Возможно, это было вызвано особенностями национальной психологии, воспитания и спецификой работы хостес, приучавшей девушек вроде нее принимать заботу о них мужчин как должное, не задумываясь о том, насколько это эгоистично с их стороны. Ведь с точки зрения формальных отношений Миякэ Ханако все это время оставалась лишь содержанкой преуспевающего иностранного журналиста. Да, она любила его, только его одного, и хотела выйти за него замуж, и это он, а не она, отказывался заключить брачный союз. Но она не могла знать, почему он не хочет этого сделать, и оттого чувствовала себя в тот момент обиженной и обманутой. Кто же из них был бо`льшим эгоистом? Но затем, возможно опять с помощью тех же особенностей национальных психологии и воспитания, Ханако успокоилась. Интуитивно она не поняла, но почувствовала, что Рихард не может сказать ей все, не в состоянии открыть некоторые мотивы своего поведения, и ситуация намного опаснее, чем она может себе представить. А раз так, значит, он прав.

Начавшейся зимой 1939 года в дом Миякэ заявился странный гость. Это был пятидесятилетний дядя Ханако, по специальности инженер-строитель, уехавший когда-то в Маньчжурию на заработки и теперь вернувшийся в Токио. Он обожал скачки и на пару дней решил задержаться в Токио, чтобы хорошенько отдохнуть и спустить часть заработка. Весело хохоча, весь так и пышущий здоровьем, загорелый и обветренный, он громко рассказывал о том, как сооружал железную дорогу в Северо-Восточном Китае, как ее снова и снова разрушали китайские партизаны, он и его коллеги ее восстанавливали, и конца этой круговерти не было видно. Рассказал, что японцы, работающие в Маньчжурии, несмотря на противодействие официальной пропаганды, знали, что в боях у Халхин-Гола Квантунская армия оказалась наголову разгромлена механизированными войсками русских. Знал дядя и о том, что останки японских солдат, погибших под Халхин-Голом, решено было хоронить по всей территории Китая, чтобы большое количество одинаковых могил не бросалось в глаза.

Весь его рассказ, со всеми подробностями, Ханако передала Зорге. Тот весело смеялся, пока речь шла о сизифовом труде японских железнодорожников, а когда услышал отзыв о событиях в Монголии, стал очень серьезен, продолжая разговор:

«— Да. Россия много сильнее. Япония с Россией лучше не воевать. Япония глупая. Что он говорит? Япония еще хочет с Россией воевать? Не хочет?

— Японское правительство сейчас много военных. Думаю, военное правительство нехорошо. Мои друзья всегда говорили. Военные дураки. Глупые. Не говорят, что проиграют. Всегда говорят только, что выиграют.

Зорге напряженно посмотрел на меня. Я подумала о множестве останков тел солдат, о которых мне рассказывал дядя, и мне стало грустно.

— Россия сильная было понятно. Я думаю, больше не хотят воевать. Я хочу, чтобы поскорее закончилась война между Японией и Китаем. Люди хотят мира. Я правда так думаю. Мир — самое лучшее.

Зорге кивнул, выражение его лица стало мягким как обычно.

— Да. Девушки везде одинаковые — хорошо. Молодые люди нельзя. Я думаю. Мир — самое лучшее. Да, я еще подумаю. Сделаем лучше».

Вскоре после того разговора домой к Ханако снова пришел сотрудник военной жандармерии кэмпэйтай. Предлог тоже был прежним: Зорге опять улетел в Маньчжурию, и контрразведка решила перепроверить у девушки — точно ли туда и на сколько. Миякэ в тот день болела и, очевидно, выглядела настолько плохо, что жандарм, получив краткие ответы, немедленно удалился. О том, что она хотела полететь с Зорге, Ханако не сказала. У нее не оказалось заграничного паспорта, и Рихард, подумав, пообещал, что возьмет ее с собой в следующий раз. Начинался 1940 год.

Источник любви

Зимой Зорге неожиданно вернулся к теме отношений с Ханако. Работая в тот день дома, он неспешно ходил туда-сюда по комнате, вдруг остановился, и спросил ее, когда она его полюбила. Ханако смутилась и поначалу отказалась отвечать. Он настаивал. Она задумалась и ответила, что это произошло давно, когда они только познакомились, и в ресторане он впервые обнял ее. Зорге был искренне удивлен и даже рассмеялся. Ханако обиделась: