Другой Зорге. История Исии Ханако

Во-вторых, генштаб вряд ли мог перенести поражение у Номонхана. Кроме того, после убеждения, что финны, по крайней мере, оказывают успешное сопротивление Красной армии, Номонханское поражение делается еще более непереносимым, к тому же все газеты сочиняют большие истории о победах финнов…

Я настойчиво предвижу необходимость подготовки дальневосточных границ ко всяким возможным осложнениям».

Всю весну «Рамзай» активно получал, обрабатывал и передавал информацию политического и военно-политического характера. Она касалась прежде всего лавирования Японии между Германией, Англией и США в вопросах признания китайского правительства, а после захвата нацистами Дании, Норвегии, Люксембурга и Голландии — планов Японии относительно войны с Советским Союзом. Делать это приходилось в доселе невиданных по сложности и опасности условиях, потому что из-за прекратившегося в августе 1939 года пароходного сообщения с Шанхаем, через который группа Зорге и ее связные обменивались донесениями, указаниями и получали финансирование, «Рамзаю» пришлось почти полностью перейти на передачу данных радиосвязью, что увеличивало риск пеленгации радиостанции Клаузена и провала группы. Дальше все пошло еще хуже. В ноябре Москвой было принято решение об организации прямого контакта сотрудников нелегальной резидентуры (в первый раз ими стали Макс и Анна Клаузен) и офицера резидентуры легальной (Сергея Будкевича), то есть военного атташата полпредства СССР в Японии, прямо в Токио. Это был вариант камикадзе: Клаузены могли стать смертниками в случае задержания японской контрразведкой. Первая встреча 29 ноября состоялась во время спектакля в театре «Такарадзука» и прошла успешно. Вдохновленный успехом Центр тут же назначил вторую, а следом и третью. Несмотря на то что с каждым днем обстановка в Японии становилась все сложнее, тяжелее, опаснее, рискованные и обреченные в итоге на провал рандеву продолжались. Всего за 1939–1941 годы сотрудники резидентуры «Рамзая» и дважды — сам Зорге, лично, не менее десяти (по некоторым данным, четырнадцати) раз встречались с офицерами советской разведки в театрах, ресторанах и дома у Клаузена. Апофеозом нарушения конспирации стал случай, когда связной из посольства приехал на встречу прямо в автомобиле советского военного атташе…

Однажды Зорге вдруг спросил Ханако, есть ли у нее деньги, и если да, то хранит ли она их в банке. Денег оказалось не так много, чтобы нести их на депозит, но Зорге, рассмеявшись, пообещал передать ей очень крупную сумму — пять тысяч иен и попросил отнести их в банк.

Деньги Ханако любила, но не настолько, чтобы ни о чем больше не думать. Она встревожилась, почувствовав что-то неладное, и ответила, что останется с Зорге всегда — не важно, будут у них деньги или нет. Рихард некоторое время изучающе смотрел на нее, а потом спросил:

«— Вы, если меня не станет, будете плакать?

— Да, буду, — сказала я, утвердительно кивнув головой, на что Зорге, еще раз пристально глянув на меня, произнес:

— Вы бедная, маленькая девочка, слабая. Если меня не станет, вы будете думать: “Ох! Какой же Зорге большой!” И вы уже не будете плакать. Можно и не плакать. Понимаете?

— …

— Вы не понимаете. Да, я очень занят работой. Возможно, я буду, не буду, не знаю. Если меня не станет, вы, пожалуйста, выходите замуж. Если молодой человек будет умным, то вы станете хорошей женой. Европейские жены иногда богатые. Если молодой человек будет умным, но бедным, отдайте ваши деньги молодому человеку. Молодой человек сможет хорошо работать. Если молодой человек будет глупым, то он лишь потратит ваши деньги и не станет работать. Между собой мужчины плохим словом называют такого человека жиголо. Жиголо — это самый ничтожный мужчина. Вы понимаете? Да, вы умная. Думаю, понимаете. Да, я еще получше подумаю».

На следующий день он передал ей обещанную сумму, но у нее не выходила из головы одна фраза: «Будет Зорге или нет». Она по-прежнему не знала, не понимала, что происходит, но чувство тревоги, ощущение опасности больше уже не покидало ее. Что-то случилось, и она догадывалась, что Зорге, в любой момент готовый ради работы поставить на карту свою жизнь, может остаться без нее, а она — без него. Счастье оказалось не бесконечно.

«Время, проведенное вместе с ним, было для меня настоящим счастьем, — с грустью писала она десятилетие спустя. — Его глаза, его голос, его руки являли собой бесконечную хвалебную песнь жизни, источник вечной любви».