Книга, о которой писал К., вышла только что, в июне, и называлась «Советский Союз знал всё. Записки общего характера о голой правде в шпионском деле Зорге — Одзаки, определившем судьбу Второй мировой войны». Ее автором был Ямамура Хатиро, и о Ханако в ней говорилось следующее:
«В связи со своими обязанностями Клаузен часто наведывался в дом Зорге, и как, правило, Зорге заранее устанавливал день встречи. Когда Клаузен приходил в дом Зорге ночью, ему следовало обратить внимание на фонарь: если он был погашен — то можно было проходить, но если свет горел, это означало, что вход запрещен и Зорге сейчас с любовницей, и даже такой человек, как Клаузен, становился непрошеным гостем и должен был отложить визит.
Любовница Зорге в тот момент работала официанткой в неком кафе на Гиндзе, по договоренности она стала приходить два раза в неделю. Зорге же долгое время был человеком одиноким и завел ее, чтобы скрасить свою полную опасного шпионажа жизнь, но в итоге полюбил эту женщину. Подвергающий себя опасности как агент Коминтерна и беспрерывно мотающийся по разным уголкам мира, он, скорее всего, никак не мог надеяться на то, чтобы обзавестись законной женой, наслаждаться тихой семейной жизнью, свободой и так далее. Его действия, его образ жизни были целиком посвящены разведывательной работе, и на частную жизнь ничего не оставалось. И все же в одном уголке его жизни расцвел еле видимый цветок любви, став одним из немногочисленных настоящих романов.
После ареста Зорге настойчиво утверждал, что его любовница ничего не знает об организации и что она никоим образом не числилась агентом организации, и даже если бы ее арестовали, то он бы категорически отказался давать показания. Во время расследования в иностранном отделе министерства внутренних дел словам Зорге поверили и, видя его настроение и выказывая редкую щедрость, женщину не тронули, демонстрируя тем самым уважение к нему»[58]
.После прочтения этого отрывка сердце Ханако наполнилось радостью. Каваи Тэйкити не солгал: ее имя всплывало в столичном полицейском управлении во время следствия, но ее прикрыл Зорге, не допустив вовлечения в судебный процесс. Вспомнила Ханако и как Рихард включал и выключал фонарь над входом: вот, оказывается, для чего это делалось… Она даже помнила, как однажды ночью, возвращаясь из туалета, выключила эту лампочку, потянув за шнурок у поворота на лестницу. Но едва Ханако добралась тогда до кровати, как Зорге вскочил, спустился вниз и снова зажег свет. Она тогда так и не спросила его зачем…
15 июля в Токио произошло важное событие, с которого начался перелом во внутриполитической ситуации в стране. На станции Митака линии Тюо потерял управление поезд. Произошло крушение состава, да к тому же локомотив врезался в стоявшие поблизости дома. Неудивительно, что было много пострадавших и погибших. Но «Инцидент в Митака» стал не только огромной и внезапной технической катастрофой. По мере продвижения расследования дело стало обретать ярко выраженный политический характер. Все активнее распространялись слухи о причастности к аварии коммунистов, готовивших якобы целую сеть диверсий на железных дорогах. Средства массовой информации не стеснялись открыто выражать недоверие КПЯ и обвинять ее во всех смертных грехах. Рейтинг ее представителей и в народе начал стремительно падать, а это могло сказаться и на ситуации с эксгумацией останков Зорге, которая за прошедшие полгода не улучшилась ни на йоту.
Все это время Ханако была занята исключительно редактурой книги, но и мелких, однако важных дел меньше не становилось. В августе она написала письмо редактору с просьбой выплатить до конца ее авторский гонорар и вернуть фото Зорге. Ответа она не получила. В конце месяца Ханако приехала в издательство лично, но редактора не застала. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, она отправилась к адвокату Асанума и еще раз попросила его съездить в тюрьму. Но он сказался очень занятым.
Ханако отправила еще несколько писем редактору и, не получив ни одного ответа, в начале сентября приехала уже не в издательство, а нагрянула прямо к нему домой. Тут ей снова не повезло: хозяин еще не вернулся из типографии.