Другой Зорге. История Исии Ханако

Даже испытывая чувство безграничной любви к человеку, глядя на лежащий на дне гроба его скелет, невозможно было представить его некогда роскошное тело. Тот его образ, который я до сих пор хранила в своем сердце, разрушился. Сердце мое разрывалось. Сознание покидало меня, и я опустила руки перед лицом бесконечного отчаянья и бездной горя».

Видя, что Ханако стало нехорошо, смотритель обошел ее спереди, вгляделся в лицо. Поняв, что она держит себя в руках, попросил найти силы, чтобы точно опознать то, что осталось от тела. Вряд ли они ошиблись, но все же место было найдено лишь по обрывкам воспоминаний самого служителя, а потому требовалось исключить любой шанс на ошибку. Нельзя было эксгумировать чужие кости, даже если это кости иностранца. А тут еще каменотес из Тама углядел в гробу, под черепом, очки.

Ханако не помнила, чтобы Зорге пользовался очками, но и раньше не раз думала, что в тюрьме из-за плохого питания и освещения зрение у него могло ухудшиться. Сейчас эта мысль вернулась к ней и, когда смотритель полуофициальным тоном уточнил, узнаёт ли она этого человека, женщина утвердительно кивнула. Но… Чтобы убедиться окончательно, она хотела взять в руки его кости.

Могильщики принялись по частям доставать скелет из гроба. Сначала собрали кости ног, выложив их перед Ханако. Она взяла в руки две самые длинные и толстые — вероятно, берцовые. Было хорошо заметно, что одна когда-то давно была сломана наискось и обратно вправлена криво. На месте перелома образовался толстый и крепкий нарост закостеневшей соединительной ткани. Из-за этого кривого сращения сломанная кость была на пару сантиметров короче второй.

Парень-каменотес тихонько подошел к Ханако и, глядя на этот нарост, очень тихо спросил, не был ли покойник ранен. «Да, я слышала, что он получил ранение во время Первой мировой войны», — ответила Ханако и передала кости рабочему. Тот аккуратно уложил их в маленький гробик, заботливо приготовленный смотрителем кладбища, а могильщики тем временем подняли наверх пару больших ботинок. От могильной сырости они давно потеряли прежний достойный вид и наполовину сгнили, но Ханако узнала их. Это были те самые красно-коричневые ботинки, в которых Зорге постоянно ходил при жизни. Каблуки, некогда толстые и прочные, совсем не успели стоптаться за три года, что прошли с тех пор, как он в последний раз вышел в них из дома. Им негде было стаптываться. Три года в холодной камере за железной дверью, и последние шаги — на виселицу.

Ханако сунула руку внутрь одного и второго ботинков. Там сохранились остатки носков, но костей не было. Она поставила ботинки у своих ног и взяла в руки очки: очень простые, дешевые очки в красно-черной целлулоидной оправе.

«…Наверняка так оно и было, подумала я, и нарисовала в мыслях фигуру Зорге на эшафоте — сцену, о которой некогда прочитала в журнале… Облаченный в нарядный костюм смерти: пиджак без галстука, целлулоидные очки — Зорге взошел на эшафот после Одзаки. Парадный костюм без галстука… Страшная, мучительная боль, которую я так долго продолжала не замечать, поднялась из груди к горлу, и я, изо всех сил стараясь не увидеть невыносимую картину его смерти, обеими руками схватила поданный мне череп.

Здесь, внутри, некогда находился мозг человека, которого я считала самым умным — доктора Рихарда Зорге, была душа, которую я любила больше всего. Душа не просто человека, а революционера столетия, сыгравшего такую важную роль во время Второй мировой войны. Уставившись на черную яму и кости, я погрузилась в раздумья».

Вывел из этого состояния Ханако парень-каменотес, недоверчиво изучавший вставные челюсти Зорге и поинтересовавшийся, сколько лет было этому человеку, когда он умер. Женщина ответила, что всего 49, но за несколько лет до смерти он разбился на мотоцикле, после чего лишился практически всех зубов:

«Я отдала молодому человеку череп, а сама взяла вставные челюсти, которых при жизни почти не видела, и стала разглядывать. Яркого цвета искусственная десна выглядела весьма странной, но сейчас даже она казалась дорогой моему сердцу. Каменотес тихонько уложил череп в стоящий рядом гроб. И вдруг меня охватило мучительное желание еще один раз подержать в руках этот череп, и тут же все люди вокруг показались мне неприятными.

Парень подал мне какую-то маленькую металлическую штучку.

— … А это что такое? — спросил он.

— Кажется, пряжка от ремня.

Металлического цвета пряжка успела покрыться патиной. Помимо этого, имелся еще серый кусочек сукна, походивший на клочок одежды. Я попробовала расправить эту потерявшую всякий цвет, непонятную ветошь.

— Возможно, это был свитер?

— А может, белье? — слегка наклонив голову, предположил парень.

Рабочие принялись помогать нам и мигом уложили внутрь гроба и маленькие кости. Туда же они поместили ботинки, до этого все так же стоявшие у моих ног.

— Я бы очень хотела взять их с собой…

— Они такие прогнившие, имеет ли смысл…. — обратившись ко мне, произнес юноша.

Услышав такие горькие для себя слова, я бросила на него острый взгляд. Но уже смотритель поддержал его: