— Ботинки в очень плохом состоянии, так что их лучше сжечь.
Понимая, что сопротивление бесполезно, я кивнула и быстро отвела глаза. И лишь в глубине моего крепко-накрепко закрытого сердца я роптала: “Никто не хочет меня понять”».
Могильщики уже принялись засыпать землей старый, опустевший гроб. Каменотес занимался новым гробом, а когда все кости были сложены, отошел в сторону, к задней стене буддийского храма. Обернувшись к Ханако, он жестом подозвал ее к себе. В стене оставалось распахнутым маленькое окошечко размером примерно 60 на 30 сантиметров. Парень показал внутрь пальцем, Ханако заглянула и увидела там десятки, если не сотни, соложенных горкой человеческих черепов, костей рук и ног, частей скелетов. От этого пугающего, жуткого зрелища Ханако оцепенела. Тьма, сырость и кости. Кости тех людей, которые совсем недавно, как и Зорге, ходили, разговаривали, смеялись, были полны чистых помыслов в ярком и светлом мире…
Смотритель тоже подошел к ним и пояснил, что здесь те, кто раньше был похоронен в общей могиле. Время от времени останки эксгумируют, чтобы потом сжечь и захоронить более компактно, но денег на кремацию у кладбища сейчас нет. Поэтому временно выкопанные скелеты складируются сюда. Ханако успела — кто знает, когда пришла бы очередь той могилы, которую они раскопали сегодня. Это могло случиться в любой момент по указанию администрации, и тогда все кости, не обращая внимания на то, из каких они гробов — иностранных или японских, переместились бы на этот жуткий склад. И праха Зорге уже не нашел бы никто и никогда. Успела.
Уходя с кладбища, она оглянулась: «“Прощай, прощай, общественное кладбище Дзосигая”. Несколько раз я оглядывалась назад. Хотя его тело сгнило, а омерзительные черви пожрали его плоть, тем не менее эта земля стала дорогой моему сердцу. И на эту, ставшую родной мне поляну я обернулась со странным смешанным чувством печали и любви».
Новый гроб Зорге заколотили, заполнив пустоты сухой листвой. Сохраненные реликвии — вставные челюсти, пряжку и очки Ханако уложила в свою дамскую сумочку. Наступил полдень, и все участники эксгумации собрались в конторе смотрителя выпить чаю. Миякэ расплатилась с могильщиками, не забыв выдать им чаевые сверх обычного гонорара. Доставку гроба в крематорий они взяли на себя, пристроив его, внешне похожий на ящик для овощей или фруктов, на велосипед одного из рабочих.
Оставив их, Ханако пошла обедать к станции Икэбукуро, разделявшей кладбище и тюрьму Сугамо, но к часу дня уже стояла перед крематорием Симоотиай. Там ее, смущенную видом гроба-ящика, особенно по сравнению со стоявшим в очереди на кремацию роскошным катафалком, встретил парень-каменотес и проводил в контору. Оплатив церемонию, она заполнила официальные бумаги, выдала чаевые служащему, непосредственно занимавшемуся процессом кремации, заметив про себя, что выделенные ею на перезахоронение семь тысяч иен почти полностью израсходованы. Могильщики внесли гроб в помещение, где находилась печь, Ханако услышала лязг закрываемой дверцы, и служащий проводил ее в комнату ожидания — большое полутемное помещение с несколькими столами, стульями и скромной печуркой для обогрева. Обычно на полное сжигание тела требовалось до нескольких часов, но то, что осталось от Зорге, нельзя было назвать телом. Служащий предложил Ханако чай — ждать предстояло около часа.
Ханако была раздражена и недовольна. Ей все не нравилось — и то, что кости не сгорают так долго (в ее воображении это должно было произойти намного быстрее), и то, что нельзя перезахоронить останки, не кремируя их. Наверно, сказывалась нервная усталость, потому что, как только женщина села за стол, она почувствовала, что силы покидают ее.
Молодой каменотес, кажется, и вправду испытывал к Ханако симпатию — не как мужчина к женщине, хотя вполне возможно и такую тоже, но прежде всего симпатию человеческую. Он сопереживал ей, был внимателен, и его, судя по всему, искренне интересовала история Зорге, которую он знал только в самых общих чертах. Если парень видел, что Ханако слишком сильно погружалась в себя, как это произошло и сейчас, за столом, он отвлекал ее вопросами, но не пустыми, а теми, которые он явно давно хотел задать и только ждал подходящего момента. Вот и сейчас он спросил женщину, знала ли она, кем на самом деле был Зорге. «Нет, определенно нет…»
Парень помолчал и предположил, что, наверно, она очень удивилась, узнав, что ее любимый — иностранный шпион. Сказав это, каменотес сам растерялся и замолчал. Ханако не знала, что ему ответить. Смогла только выговорить, что нет — это стало известно ей лишь после ареста. Молодой человек разволновался еще больше. Он пытался представить, как это могло выглядеть, и картина, нарисованная его воображением, неприятно потрясла его. Он спросил, что чувствовала Ханако после ареста Зорге. «Было страшно», — ответила она. Парень кивнул и понимающе умолк, а она снова погрузилась в воспоминания.