Мария тряхнула головой, сидя в тёмной душной кладовке. Открыла глаза, взглянула на висящие у неё над головой потёртые меховые шубы своей матери – снизу они напоминали затянувшие небо и готовые пролиться дождём грозовые тучи.
– Это моя вина, – приподнявшись на локтях, прошептала Мария. – Я подвела свою мать. Можно сказать, предала её.
Она тяжело сглотнула, и, почувствовав вновь прохладное прикосновение Эдварда, продолжила, резко сменив при этом тему разговора.
– Послушай, Эдвард, я сегодня видела её. Ну, миссис Фишер, – она не глядя вытащила из-за спины несколько листов бумаги, взяла шариковую ручку. – Миссис Фишер мне понравилась. А вот я ей нет. Не поверила она мне. Что теперь делать?
Марии показалось, что ей в присутствии Эдварда сделалось ещё холоднее. Рассердился он, что ли?
Она крепче сжала в пальцах своё перо, сделала глубокий вдох и опустила ручку на бумагу. Почувствовала, как начинает водить ею холодная рука Эдварда. Прикосновение его было холодным, но лёгким, нежным почти. Когда Эдвард закончил водить её рукою, Мария открыла глаза и прочитала:
Написанные Эдвардом строчки Мария перечитала дважды. Интересно, как же это она сможет ослушаться свою мать? Мадам Фортуна и так уже подозревает её в предательстве. И почему бы Эдварду просто и ясно не сказать ей что к чему? А он игру в какие-то загадки затеял!
– Эдвард! – сказала Мария. – Если я снова пойду навестить миссис Фишер, у меня будут большие неприятности. Наверняка будут.
Она зевнула, потянулась, откинулась спиной на свой матрас. Однако спать ей Эдвард пока что не дал. Мария вновь почувствовала холодное прикосновение, положила перед собой новые чистые листы бумаги.
– Ну хорошо, хорошо, – сказала она, подавив новый зевок. – Отнесу я твою загадку миссис Фишер.
Мысль о том, чтобы ослушаться мать, не переставала волновать, тревожить Марию, пока она нашаривала ручку и прикладывала её к бумаге.
– Ну, давай, Эдвард, расскажи мне о сокровище, – пробормотала Мария, постепенно погружаясь в транс.
Как долго Эдвард двигал её рукой, Мария не знала, но когда она открыла глаза, из-под двери кладовки пробивалась узенькая полоска дневного света. Эдварда рядом не было, а на полу лежали исписанные листы бумаги.
Это сообщение Мария перечитала уже не два раза, а все четыре, но так ничего и не поняла. Какой-то бессмысленный набор слов. Чьи это имена? Что за главное блюдо? Мария не была уверена, что спрятанное сокровище может оказаться едой, золотом или драгоценностями.
– Почему ты не мог просто сказать мне, что это за сокровище и где оно? – спросила Мария, но Эдвард давно исчез. Только громкий храп мадам Фортуны доносился из-за двери кладовки, и больше ничего.
Мария сложила исписанные листы квадратиком и засунула их в карман своих джинсов, затем повалилась на матрас и моментально уснула.
Сон ей снился тяжёлый, странный, и Мария беспокойно вертелась под своим тощим одеялом.
Во сне она увидела себя стоящей на сцене перед огромным залом, в котором, скрываясь в темноте, сидел единственный зритель. В остром луче прожектора на платье Марии серебряной чешуёй сверкали блёстки.
Грохотали, разливались барабаны, слепил яркий свет. У себя в руках Мария держала три предмета – мобильный телефон, алмазное кольцо и сложенный квадратиком лист бумаги. Она принялась жонглировать ими, но тут же роняла на пол, и ей приходилось наклоняться и подбирать их, чтобы начать всё заново.
Бумага, кольцо, телефон. Бумага, кольцо, телефон…
Неужели она понемногу освоилась, и у неё стало получаться?