Дружественный огонь

Она смежила веки, позволив умиротворяющему шелесту природы хоть немного умерить ее боль. Свежий ветерок доносил до нее ароматы кухни. Отвращение ко всему, с кухней связанному, всегда напоминало ей о тщательно скрываемой женской вине, так что ей пришлось изменить положение тела и лечь к запахам спиной, вытянувшись на жесткой скамейке и положив голову на руки, словно они могли послужить ей подушкой. Нет, думала она, нет… не могло быть такого, чтобы Шули хоть что-то утаивала от нее. После случившейся трагедии она дважды и трижды на день звонила сестре, считая самым действенным средством эмоциональной поддержки долгие разговоры по душам. Знала ли Шули точно или догадывалась по косвенным признакам, что Ирми провел ночь на крыше палестинского дома в Тулькареме? Неужели, зная это, она не сказала бы об этом немедленно младшей сестре? Нет, конечно, Шули не знала. Когда пришел конец сексу в этой семье, вместе с ним исчезла и откровенность. Вот так.

Все ее тело расслабилось, несмотря на жесткость лежанки. Она задремала, погружаясь в сон все глубже под шелест и шорохи природы. Слабый звук флейты донесся до ее слуха – во сне или наяву? Или где-то, все-таки, могло появиться радио? Ее руки коснулось что-то мягкое. Медсестра из Судана, стройная и серьезная, прикоснулась к плечу Даниэлы, а затем приложила ладонь к своим губам, призывая ее к тишине. «Не шевелись, – беззвучно произнесли ее губы. – Никаких резких движений. Замри».

Не дальше двадцати метров от них Даниэла увидела неизвестного ей хищника, напоминавшего огромную черную кошку, стоявшую, подняв толстый и жесткий хвост и передние лапы с длинными кривыми когтями. Его узкая, как у рептилии, морда была вытянута навстречу словно отлитой из золота змее, поднявшейся из травы и то и дело высовывавшей раздвоенный язык и чуть слышно посвистывавшей, словно игравшей на невидимой флейте.

Оба создания, словно загипнотизированные, смотрели друг на друга. Черное животное, похоже, вполне было в состоянии разодрать змею своими когтями и перекусить челюстями, как то, по всей видимости, и было задумано природой и, тем не менее, оно колебалось, предпочитая, возможно, противостояние с добычей менее смелой и опасной. Но могло ли оно отступить, оставив поле боя змее, не теряя достоинства? И не достигнув цели? И рычание зверя становилось все громче, челюсти щелкали все сильнее, так что змея, перестав поднимать плоскую голову, тоже решала подобную непростую задачу – что делать и как поступить, не поступившись гордостью: отступление было тем правильнее, что даже победив, рептилия не в состоянии была бы переварить такую добычу, а потому, не спуская с противника глаз, согласилась, похоже, на боевую ничью.

Сиджиин Куанг, тем временем, потихоньку увела Даниэлу в клинику. Надо переждать некоторое время, необходимое животным, чтобы разойтись, объяснила она, стараясь не говорить громко. Не нужна ли вам от меня какая-нибудь помощь? И поскольку головная боль у Даниэлы стала много меньше, она попросила суданку измерить давление и решить, принимать ли ей таблетку, которую она продолжала держать в руке. Медсестра охотно согласилась. В отличие от Амоца, она не оставила Даниэлу сидеть, а уложила ее, попросив не только закатать рукав, обнажив руку, но и снять с себя кофточку.

Даниэле все это было очень приятно, и, как она надеялась и ожидала, прикосновение угольно-черной бархатистой кожи принесло облегчение. Движения Сиджиин Куанг, когда суданка закрепляла манжету на ее предплечье, были более бережны, чем у Амоца. Не вызвано ли это тем, думала Даниэла, что белизна моей плоти вызывала у медсестры какую-то тревогу? Ее расстраивала мысль, что Сиджиин Куанг, сосредоточиваясь в эту минуту на движении стрелки измерительного прибора, видит лишь ее обнаженный и дряблый живот, но не груди, сохранившие до сих пор форму и упругость молодости.

– Ваше давление в норме, – сказала Сиджиин Куанг на превосходном английском, помогая Даниэле подняться и одеться.

За открытой дверью было тихо. Похоже, испытав взаимную отвагу, оба животных оказались достаточно смелыми, чтобы разойтись. Хотя – кто знает, может быть, именно в эту минуту огромная черная кошка волочит отлитую из золота змею в свое логово.

– Я слышала, что у тебя выдалась трудная ночь, – сочувственно сказала Даниэла медсестре, убиравшей аппарат. – Ирмиягу сказал, что несколько раз вы сбивались с пути, – добавила она.

Сиджиин Куанг обнажила в улыбке великолепные белые зубы.

– Ваш зять – на редкость испорченный тип, – сказала она, изумив Даниэлу замечанием, резко уменьшившим ее симпатию, ибо оно с неожиданной стороны вдруг бросило свет на человека, которого она знала со времен своего детства.

13

Из лифта, стремительно проваливавшегося в пучину старого кнессета, его вырвал звонок и сердитый голос разгневанной невестки: «Что с тобой, дедушка? Дети ждут не дождутся, когда ты придешь зажигать с ними свечи».