Дружественный огонь

Единственное доброе слово, которого заслуживают все эти истории, изложенные в Торе, так это что язык их чист и не перегружен высокопарностью. Он правдив, точен и нет в нем многозначительной двусмысленности, которая так часто встречается в «Книгах Пророков». В Торе тоже содержится достаточно упреков и проклятий, но все они собраны в одном месте, а надежды и утешения – в другом, и так же устроен этот мир.

А потом я познакомился немного с текстами Иисуса Навина и остальных судей. Эти маленькие войны тоже совершенно удивительны; они все время вспыхивают то здесь, то там на земле Израиля, ни дать ни взять, как и сегодня, и тогда неизбежно в каком-нибудь отдельном тихом городке появляется местный судья. Эхуд, Гедеон, Дебора, Иеффай, Самсон, призванные восстановить справедливость, а затем исчезнуть. Этакое демократическое коловращение…

Машина добралась до новой развилки и остановилась. Что это? Водитель прервал поток своего красноречия. Куда это их занесло? Он приложил ко лбу ладонь, вперив свой взгляд в горизонт.

– Ты ничего не сможешь разглядеть сквозь запыленное ветровое стекло, – сказала Даниэла, попросив шофера дать ей воды и какую-нибудь тряпку. Ирми вытащил грязный лоскут из-под своего сиденья и вручил его Даниэле вместе с армейской флягой, и она принялась поливать лобовое стекло, заодно соскребая с него останки мертвых жуков. Ирмиягу выбрался наружу и побрел вдоль дороги, уходившей налево, пытаясь отыскать следы шин, оставленных «лендровером»; вернувшись, он проделал то же самое, с ответвлением, уходившим направо от развилки.

– Если тебе кажется, что мы ошиблись, попробуй вспомнить, где это началось, – сказал он Даниэле с упреком, после того как повернул машину налево, потеряв, похоже, уверенность в том, что они двигаются в правильном направлении. – Сиджиин Куанг так увлеклась борьбой за то, чтобы убедить свою арабскую пациентку остаться в лечебнице, что не позаботилась снабдить парочку евреев достаточными сведениями о ведущем обратно пути.

– И тем не менее, – сказала иронически улыбаясь Даниэла, – я счастлива услышать, что благодаря этому ты назвал себя евреем.

– Но я стряхну это с себя. Скоро ты станешь свидетельницей, как я превращусь в музунгу для евреев.

Она подарила ему один их самых восхитительных своих взглядов. За многие годы своей жизни она привыкла, не произнося ни слова, выслушивать идиосинкразические мнения этого человека, по большей части ребяческие. Но идеи, которых он придерживался в прошлом, пусть даже недавнем, превосходили все пределы. Даниэла была уверена, что если бы он поискал как следует, даже в его возрасте, он нашел бы себе достойную спутницу жизни, а покойная сестра была бы этим довольна.

– Ирми, посмотри получше… ты уверен, что это верная дорога?

– Не уверен. Но надеюсь, что она найдется. Более того, что-то мне подсказывает, это, может быть, она и есть. Если бы не те два огромных дерева по обеим сторонам дороги, которых я совсем не припомню.

– А мне определенно кажется, что я их помню.

– Ну, сестренка, если так, – сказал он, удовлетворенно хлопнув по рулю, – мы тогда на верном пути, и у тебя нет другого выбора – придется тебе прослушать до конца краткое содержание того, что я думаю о пророках…

Даниэла почувствовала себя попавшей в ловушку.

– А бедной моей сестре ты тоже морочил голову своими теориями?

– Ну… не совсем… потому что… просто не хотел слишком уж грузить ее всем этим мраком.

– Заговорить ее этим до смерти?

– Не хотел – жалел ее. Тем более, что вскоре все эти библейские дела надоели мне до омерзения. Но, прежде чем отправить «книгу книг» на полку, где она заслуженно покрывалась бы пылью, я поделился своими сомнениями с Рафаэли, помощником, если ты забыла, генерального директора министерства, и, к моему немалому удивлению, он выслушал все с огромным вниманием, подобно терапевту, принимающему пациента. Или клиента? Он был предельно терпелив и не пытался со мной спорить; более того, посоветовал мне на время оставить пророков в покое и обратить внимание на Екклесиаста и Притчи Соломоновы, и я сказал сам себе, что было бы нечестно не дать Библии еще один шанс. Таким образом я познакомился с древними свитками, в частности, с рукописями Мертвого моря, и действительно, в «Песне Песней» нашел строки, относящиеся к смерти Эяля, которые просто раздавили меня своей поэтической мощью. Переполнили чашу моего горя, так что я читал и перечитывал их каждый раз, буквально утопая в слезах.

– Смерть в «Песне Песней»? – переспросила Даниэла, не веря своим ушам и задыхаясь.

– Потому что меня захлестнула с головой вся эта красота. Любовь… невообразимый эротизм, описания природы… а потом мое сердце пронзила мысль, что Эяль никогда уже не порадуется этому всему.

– И ты больше никогда уже не возвращался к Библии?

– Даже пальцем к ней не притронулся. Обрубил раз и навсегда все, связанное с ней, равно как и со всеми другими, столь же бесполезными текстами.

Инстинктивно она прижала книгу к груди и посмотрела на грифа, усевшегося на верхушке дерева и отряхивавшего свои огромные крылья.