Друзья

— Не знаю, — сказал Миклош, когда они уже легли, — может, Богнар и права и действительно лучше было бы перебраться в какое-нибудь тихое местечко, где нас никто не знает. Разве мало текстильных фабрик в стране? Инженеры-механики везде нужны. Да и ты со своей специальностью без работы не осталась бы. Но понимаешь, Тереза, тут все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Я чувствую на своей шкуре то же самое, что и ты. Даже мои непосредственные подчиненные смотрят на меня исподлобья, кроме, пожалуй, Белы Земака. Тем не менее совесть моя спокойна и стыдиться мне нечего. Я не собираюсь отрицать того, что произошло в сорок пятом, сорок шестом годах, и несу за это ответственность наравне с другими. Но я хочу тебе рассказать, что предшествовало этому. У нас в поселке жили двенадцать еврейских семей. Больше ста человек: мужчины, женщины, дети, много стариков. В сорок четвертом, когда немцы оккупировали Венгрию, люди Бауэра на глазах у жителей поселка согнали всех евреев на территорию старого кирпичного завода. Несколько недель эти бедолаги провели там под охраной фольксбундовцев. Можно пересчитать по пальцам тех, кто пытался им помочь. Вероятно, были и сочувствовавшие, но они боялись Бауэра и старались не высовываться. Одно только я знаю наверняка: Дюри Богнар не любил немцев, но он не любил и евреев. Мы с Имре разработали план, как спасти этих несчастных, пока их еще не увезли. Но нам нужна была помощь Богнара, а с ним мы так и не нашли общего языка. В конце концов их депортировали, и они погибли — все до единого. И что удивительно: никто теперь не вспоминает об этом, никто не ищет виноватых и не чувствует угрызений совести. Но зато не счесть сочувствующих тем, кто принимал участие в этой расправе, тем, кого посадили на скамью подсудимых или выслали из страны. Здесь ведь остались их родственники и друзья. Они-то меня и зачислили в преступники из-за того, что я в сорок пятом арестовывал эсэсовцев и фольксбундовских главарей, невзирая на родственные связи. А теперь пытаются оправдать своих осужденных родичей, тем самым защищая самих себя, укрепляя собственные позиции. И у них это легко получается. Ведь мы сами охотно клеймим десятилетие, которое предшествовало пятьдесят шестому году, называем его периодом культа личности. Отказываемся от самих себя — и в этом-то вся беда. Те, кто считает, что новейшая венгерская история начинается с четвертого ноября пятьдесят шестого года, глубоко ошибаются. С сорок пятого по сорок девятый год в этой стране произошло много событий, и мы не имеем права их отвергать. Без них не могла бы обновиться наша партия в пятьдесят седьмом. Конечно, я был тогда молод и горяч, меня переполняли скорбь и ненависть. Да, я много ошибался, ведь приходилось вести трудную борьбу, но никогда не совершал преступлений. Поверь, Тереза, те, кто работал вместе со мной, очень хорошо это знают. Тереза приподнялась, поправила подушку.

— А что же они молчат? Почему не защищают тебя?

— Не знаю, — задумчиво произнес Зала. — Наверно, им так сподручнее. Может быть, укрепление ложно понятого национального единства для них важнее, чем выполнение обязательств перед новой властью. Не знаю. Может, они и правы. Действительно, многое по прошествии лет утрачивает значение. Теперь-то не все ли равно, кто до войны или во время войны был фольксбундовцем? Сейчас эти люди, имея германское гражданство, могут спокойно приезжать сюда к своим родственникам, если только не участвовали в убийствах. Какое нам до них дело? Мы их простили. Другое дело, что и они, и их родичи, оставшиеся здесь, ничего не забыли и не простили. Затаили злобу, а теперь вымещают ее на отдельных людях. Вот и я очень кстати им подвернулся. Ситуация непростая, Тереза, но мы отсюда никуда не уедем. В Бодайке много порядочных людей, которые рано или поздно поймут, что все эти сплетни и кривотолки не имеют под собой почвы. Главное, не впадать панику.

— Да, конечно, — сказала Тереза, глядя в потолок, — но все это очень трудно. И что нам так не везет? В Пеште хорошо ладили с людьми, зато квартиры приличной не было. Здесь все наоборот. В общем, нос вытащишь — хвост увязнет. И когда мы будем жить нормально?

Зала взял ее за руку.

— Не все сразу. Потерпи немного.

— Да сколько же можно?

9

Миклош жалел жену и боялся, что у нее сдадут нервы. Ему и самому было нелегко, но он умел держать себя в руках. Он с головой окунулся в работу и нередко задерживался на фабрике допоздна, вникая в состояние дел, так что ни на что другое времени уже не оставалось. Тщательно изучил всю техническую документацию фабрики, стараясь не упустить ничего существенного. Просмотрел техпаспорта мотальных и прядильных станков и на основе актов о поломках составил статистическую сводку наиболее серьезных аварий за последние годы.