Дубовые листья. Хорошо рожок играет

Пещалин брезгливо передернул плечами, повернулся к нему спиной.

— На меня не рассчитывай. Разделывайся как знаешь.

— Так я ж его свалил… — взмолился Семафор.

Пещалин медленно повернулся:

— Кого?

— Ну, сохатого, ясное дело, лосенка! А этот, нечистая сила, Житин тут и налетел! Никуда он не уезжал, врут все! Едва я ушел…

Пещалин медленно повернулся:

— Я сказал: дело твое, сам распутывай. Чем теперь людей будешь кормить?

Семафор уныло прислушался к храпу, от которого казалось, будка давно должна была рухнуть. Три пары грязных босых ног почти доставали до порога.

— Ребята здоровые, за одно утро дальний лужок смахнули, — говорил Пещалин, немигающими глазами рассматривая Семафора. — Полдничать, по уговору, они будут своим. А ужин, мяса на троих мужиков, ты им обязан доставить. И завтра тебе их кормить, и послезавтра…

Семафор беззвучно зашлепал губами.

— Ну, гляди, — равнодушно уронил Пещалин.

— Так тут и твой интерес есть, Тимофей Власыч…

Эту поляну, которая входила в приписные леса завода, из года в год отводили Семену Левшину для сенокоса, как старому работнику, пенсионеру. Сам он косил траву только для видимости, передавал свое право покоса другим за хорошие деньги. В этом году отыскал нужных людей и устроил всю сделку Пещалин.

Семафор горестно пожевал губами, молча дернул плечом.

— Видишь, как лапу накладывают? — мрачно проговорил Пещалин. — Раньше я бы поговорил с таким типом… Советская власть, она за то стоит, чтоб люди хорошо жили, всеми благами пользовались. А лесничий не дает благами пользоваться. Как собака на сене… Все равно лес сведут, реку загадят, так ты ж людям дай!

— Разве ж он даст! — подхватил Семафор.

— Развел болтовню! — продолжал Пещалин, все более мрачнея. — Он, видите ли, защищает чистый воздух, леса, реки! Родники защищает… В этом еще разобраться надо, от кого он защищает. — Пещалин поднял голову. — Леса и реки, — общенародное достояние. Значит, и наша доля тут! Вот мы ее и берем. По-хозяйски берем, как законное. А разные Житины мешают нам! Да тут еще в городе Родниками заинтересовались.

— Чего это?

— А вот того! Экспедиции всякие в лес пойдут, изучать будут, можно здесь комбинат строить или нельзя. Школьников в это дело втягивают. А с ними, говорят, Житии пойдет, да еще учителка. Теперь они все излазят, все найдут. Ясно это тебе?

— Так то же ребята, детвора. Чего их опасаться?

— Опасаться всегда надо. Был у нас в Родниках один чужой — лесничий. А теперь сколько чужаков пойдет шастать по лесу? Каждый шаг приметят… Не очень-то развернешься. Да еще, не ровен час, в Медвежий угол заглянут.

— Не должны, — успокоил Семафор. — Далеко это. На самой границе Родников. А потом, в Медвежьем углу лесник Помазков сидит. Свой человек, надежный. Разве он кого допустит.

— Думаю, надо кому-то из наших с этими экспедициями идти, — хмуро сказал Пещалин. — Житин знает наших наперечет и брать с собой не захочет. Но он уходит первый. А вот учителка, она никого не знает.

— Нешто мы школьники? — удивился Семафор. — С лесничим ребята идут, и с учителкой само собой. Уж если ты опасаешься, так их попугать можно.

— Попугать?

— Попугать — и все!

Пещалин провел толстой ладонью по коричневой лысине, усеянной мелким бисером пота.

— Скажи своему, пусть в поход просится. Сегодня вечером я зайду, сам с твоим потолкую.

— А покос? — помолчав, напомнил Семафор.

— Дался тебе этот покос! Тут поважнее дела! Сказано, иди домой, предупреди своего парня.

Семафор нехотя двинулся в путь.

Он соображал медленно и, только подходя к дому, понял, чего опасался Пещалин. Если учительница, а еще хуже — лесничий действительно забредут в Медвежий угол… Тут он припустился едва не бежать, чтобы поскорее увидеть сына и передать ему наказ Пещалина.

***

В комнате, где Валька Махортов жил с отцом и матерью, стены были до потолка уставлены клетками с канарейками. Птички давали постоянный и верный доход. Правда, и возни с ними много. Вычистить десяток клеток, дать корма, воды — на все это у Вальки и отца уходило немало времени.

В этот вечер в закрытое, несмотря на теплынь, окно кто-то раз-другой бросил камушком. Отец сердился, выглядывал в окно: никого не видно. Когда бросили в третий раз, Валька швырнул тряпку и, крикнув: «Сейчас я им уши пообрываю!» — выскочил на улицу.

Через минуту он следом за Левшой перепрыгнул низкую ограду сквера. Приятели забрались за спрятанную в кустах скамью и потихоньку закурили.

— Перепелка вернулась, — сообщил Левша.

— Иди ты?!

— Ага. Собирает свою экспедицию. Девчонок набрала, Зеленуху… — Валька фыркнул.

— Хороша экспедиция! Чего они в лесу понимают?

— Понимают, как жареные грибы со сметаной трескать или ягоды с сахаром. А ребята со старших классов с лесничим идут. — Левша презрительно сплюнул. — А ты думаешь, зачем эти экспедиции? Родники защищать? Чтобы народ сбить. Люди волнуются, вот и затуманят головы этими экспедициями. А потом экспедиции привезут такие материалы, что комбинат обязательно в Родниках оставят!

— Так уж и оставят?

— Точно! Пещалин и отец все разнюхали. И вот нам задание от них — идти с Перепелкой.

— Да ты что? С девчонками? С Зеленухой?