Дубровский. Дело князя Верейского

— Да. И не только свои. Чего только пернатая воровка не натаскала себе в гнездо: броши, кулоны, даже луидор и брегет с цепочкой! Не говоря уже о разных стёклышках и бусинках.

— Ловко это вы, князь, придумали. На живца… Вот и Дубровского бы, разбойника, этак. Да кто только возьмётся? Уж точно не наш бездельник исправник.

— Может, обойдётся?

— Князь, вы, очевидно, в каких-то делах и знаете толк, но не в военных и не в охоте. Извините уж, но по вам сразу видно. А тут именно такой склад ума и нужен. Ну да ничего, с божьей помощью управимся со злодеем. Написал уже военному министру. Михаил Богданович ведь под моим началом служил ещё батальонным командиром в Санкт-Петербургском гренадёрском полку. Ответил, не забыл старика, обещал толкового агента прислать. Да что-то не видать, не слыхать.

По возвращении князь распорядился подать свою карету. Кирила Петрович увещевал гостя остаться ночевать, но тот уехал тотчас после чаю. Но до того просил Троекурова наведаться к нему в гости с Марьей Кириловной, и тот обещался. Хозяину Покровского приглашение льстило, учитывая княжеское достоинство, известность в обществе и три тысячи душ родового имения. Всё это дозволяло почитать Верейского равным себе.

X

Мысли Василия Михайловича на обратном пути занимал анализ увиденного и услышанного сегодня. Ниточка, потянув за которую увидеть можно было выход на Дубровского, определённо находилась в усадьбе Троекуровых. Имелся тут у Владимира Андреевича интерес, и очевидно — сердечный.

Оттого и виновник всех злосчастий корнета оставался цел и невредим. На удивление всех троекуровские поместья разбойники щадили, не ограбили ни единого сарая, не остановили ни одного воза. С обыкновенной своей надменностью Кирила Петрович приписывал это исключение страху, который он умел внушить всей губернии.

Поначалу соседи посмеивались меж собой над высокомерием Троекурова и каждый день ожидали, что незваные гости нагрянут в Покровское, где им было чем поживиться. Но наконец все вынужденно согласились с его хозяином и признали, что разбойники оказывают ему непонятное уважение… Троекуров торжествовал и при каждой вести об очередном «подвиге» Дубровского насмехался над губернатором, исправниками и ротными командирами, от коих главарь шайки уходил всегда невредимым.

XI

Меж тем Верйский сразу понял, что безнаказанностью генерал-аншеф обязан своей дочери. Того, чьё имя заставляло трепетать даже ожиревшие сердца дородных помещиц, можно было понять. Красота Марии Кириловны в её 17 лет только распустилась и очаровывала своим первоцветом.

Но каков этот Дубровский! История, когда он выдал себя за француза-гувернёра, делала ему честь. Корнет, видно, тоже знал толк в маскарадах. Князь почувствовал уважение к своему противнику. И это только обрадовало: вместо заурядной облавы предстояло разыграть драму, вынудить неуловимого бандита выйти из-за кулис на сцену.

Что до Марии Кириловны, то Василий Михайлович сам едва не поддался её очарованию. Увлечься не дали манеры девушки. От неё вправе было ожидать непосредственности, живости суждений, не заиленного течением жизни ума. Но вместо этого она укрылась за мировоззрением, сформированным главным образом чтением посредственных романов.

Верейскому показали огромную библиотеку — наверняка там имелись и достойные труды. Отец же, не читавший ничего, кроме «Совершенной Поварихи», не мог руководствовать её в выборе книг, и Маша естественным образом, перерыв сочинения всякого рода, остановилась на французских романистах XVIII века.

«Впрочем, это поправимо при должном наставничестве», — подумал князь и тут же погнал от себя эту мысль. Вначале проникнуться симпатией к жертве, потом — к наживке, а именно такую роль уготовил он Троекуровой, так и охоту можно сворачивать, не начав. Разве сбить с толку гончую, взявшую след, букетом полевых цветов?

Роман Марьи Кириловны

I

Приезд князя Верейского сделал день Троекуровых насыщенным, как вишнёвый сок до того, как обратиться компотом. Марье Кириловне он стал в удовольствие, но и растревожил, перво-наперво — воспоминаниями о Дубровском. Ещё долго она не могла уснуть, хроника их встреч, частью тайная от всех, как страницы замысловатого романа, будоражила девичий ум.

Отец любил её до безумия, но обходился с ней с типичным ему своенравием. Он то старался угождать её малейшим прихотям, то пугал суровым, а иногда и жестоким обращением. Уверенный в привязанности дочери, никогда не мог он добиться её доверия. Она привыкла скрывать от отца свои чувства и мысли, ибо никогда не могла знать наверно, каким образом будут они истолкованы. Не имея подруг, Маша выросла в уединении. Жёны и дочери соседей редко наезжали к Кирилу Петровичу, его обыкновенные разговоры и увеселения требовали компании мужчин, а не присутствия дам. Оттого красавица редко являлась среди пирующих гостей.