Дубровский. Дело князя Верейского

Маша смотрела на него с изумлением и перевела слова отцу. Кирила Петрович ничего не отвечал, велел вытащить медведя и снять с него шкуру; потом обратился к своим людям:

— Каков молодец! Не струсил, ей-богу, не струсил.

С той минуты он Дефоржа полюбил и не думал уже его испытывать. На таких медведей не напасёшься.

Но случай этот произвел ещё большее впечатление на Марью Кириловну. Её живое воображение поразила картина: мёртвый зверь у ног Дефоржа, а он сам спокойно разговаривает с ней. Только тут она впервые рассмотрела его. Молодая дворянка увидела не только приятные черты лица, но и открыла для себя, что храбрость и самолюбие принадлежат не исключительно одному их сословию и героям зачитанных романов.

С той поры она стала оказывать учителю достойное его уважение. День ото дня оно только росло, а у молодых людей зарождались некоторые отношения.

VI

Маша имела прекрасный голос и музыкальные способности, Дефорж вызвался давать ей уроки. Он и в этом оказался мастер. Тут уже Маша не устояла и открыла сердце, сама ещё того не сознавая.

Прошло несколько дней. В жизни обитателей Покровского не случилось ничего примечательного. Кирила Петрович ежедневно выезжал на охоту; чтение, прогулки и особенно музыкальные уроки занимали Марью Кириловну. Она начинала понимать собственное сердце и осознала с невольной досадой, что оно неравнодушно к достоинствам молодого француза. Он, в свою очередь, не выходил за рамки почтения и тем успокаивал её гордость и боязливые сомнения.

Марья Кириловна всё с большей и большей доверчивостью предавалась своему увлечению. Она скучала без Дефоржа, в его присутствии оказывалась рядом, обо всём хотела знать его мнение и всегда с ним соглашалась. Возможно, она ещё не влюбилась, но препятствие или внезапное гонение судьбы могло воспламенить страсть.

Разобраться сама в этих чувствах девушка не могла. Ни в одном из множества прочитанных ею романов не оказалось готовых ответов. Даже почитаемые за кладезь мудрости фолианты не всегда годятся в качестве руководства к действию, что уж говорить о сочинениях, чьи авторы плодовиты лишь на буквы.

VII

Однажды, придя в зал, где ожидал её мonsieur, Марья Кириловна с изумлением увидела смущение на бледном его лице. Она открыла фортепьяно, взяла несколько нот, но Дефорж, ссылаясь на головную боль, прервал урок. Он извинился и, закрывая ноты, подал ей украдкой записку. Девушка, не успев обдумать, приняла её и тут же раскаялась, но француза не было уже в зале. Марья Кириловна уединилась в своей комнате, развернула записку и прочла следующее:

«Будьте сегодня в 7 часов в беседке у ручья. Мне необходимо с вами говорить».

Эти слова возбудили в ней крайнее любопытство. Она давно ожидала признания — желала и опасалась его. Конечно, ей лестно будет услышать наконец-то подтверждение того, о чём она догадывалась, вместе с тем чувствовала, что ей неприлично слышать такое объяснение от мужчины, который по состоянию своему не мог надеяться когда-нибудь получить её руку.

Она даже не раздумывала, пойдёт или нет на свидание. Это как если бы в руки попала захватывающая книга с вырванными на самом интересном месте страницами. Колебалась лишь в одном — каким образом примет признание учителя: с аристократическим негодованием, с увещанием дружбы, с весёлыми шутками или с безмолвным участием. Каждая сцена ей виделась одинаково живо и с интересом. Жаль, нельзя было свидание растянуть на четыре раза.

VIII

Между тем Марья Кириловна поминутно взглядывала на часы. Смеркалось. Подали свечи, отец сел играть в бостон с гостями. Столовые часы пробили третью четверть седьмого. Дочь тихонько вышла на крыльцо, огляделась и побежала в сад.

Вечер был тёмным, небо покрыто тучами — в двух шагах от себя ничего не видать. Но Марья Кириловна шла в темноте по знакомым дорожкам и через минуту очутилась у беседки; тут она остановилась, чтобы перевести дух и явиться перед Дефоржем с видом равнодушным и неторопливым. Но француз уже стоял перед нею.

— Благодарю вас, — сказал он ей тихим и печальным голосом, — что не отказали в моей просьбе. Я был бы в отчаянии, если бы на то не согласились.

Марья Кириловна отвечала заготовленною фразой:

— Надеюсь, что вы не заставите меня раскаяться в моей снисходительности.

Он молчал и, казалось, собирался с духом.

— Обстоятельства требуют… я должен вас оставить, — сказал он наконец. — Вы скоро, может быть, услышите… Но перед разлукой я должен с вами сам объясниться…

Мария Кириловна не отвечала ничего. Эти слова она расценила как предисловие к ожидаемому объяснению в любви.

— Я не тот, за кого себя выдаю, — продолжал он, потупив голову. — Я не француз Дефорж, я Дубровский.

От услышанного все сцены, тщательно выстроенные в девичьей голове, смешались, ни одна из них теперь не подходила. Так дуновение ветра в окно сметает тщательно разложенный пасьянс. Она даже не знала, досада или страх заставили её вскрикнуть.

IX

Дефорж-Дубровский сложил в мольбе руки и заговорил по-русски: