Дубровский. Дело князя Верейского

Хозяин по-своему истолковал внимание девушки к натюрморту и позвал гостей отобедать. Прошли за стол. Троекуров отдал должное винам князя и искусству его повара, а Марья Кириловна не чувствовала ни малейшего замешательства в беседе с тем, кого видела лишь второй раз в жизни. После обеда хозяин предложил гостям пойти в сад. Кофе пили на берегу широкого озера с островами. Атмосфера в беседке напоминала уже семейную.

Вдруг раздалась музыка духового оркестра, и шестивёсельная лодка причалила к самой беседке. Мужчины и девушка отправились на водную прогулку. Посещали и острова: на одном увидели мраморную статую, на другом — замысловатую пещеру, на третьем — памятник с таинственной надписью. Последнее растревожило в Марье Кириловне девическое любопытство, учтивые недомолвки князя не вполне его удовлетворили.

Меж тем уже смеркалось. Князь предложил возвратиться домой, где их ожидал самовар. Василий Михайлович просил Марью Кириловну хозяйничать в доме старого холостяка. Она с готовностью принялась разливать чай, слушая неистощимые рассказы любезного говоруна. Вдруг ракета с треском осветила небо. Князь подал девушке шаль, и все вышли на балкон. В тёмном небе вспыхивали, крутились, угасали и снова вспыхивали разноцветные огни — колосьями, пальмами, фонтанами, дождём, звездами…

Троекурова веселилась как дитя. Князь Верейский радовался этому, а отец самодовольно принимал хлопоты за знаки уважения и желание ему угодить.

VI

Ужин в своём достоинстве ничем не уступал обеду.

После трапезы гости отправились в устроенные для них комнаты. Сны в эту ночь не тревожили покой ума — когда явь умеет несказанно впечатлить, в них нет нужды.

На следующий день, после завтрака, Верейский попросил отца и дочь пройти в его кабинет. Там он обратился к Марье Кириловне:

— Я заметил вчера, как вы обратили внимание на портрет дамы с ожерельем, хотя и смолчали.

— Он показался мне интересным, — ответила девушка, едва смутившись, как будто её уличили в чём-то неблаговидном.

— Наверное, мне следовало не откладывая удовлетворить ваше пусть и невольное любопытство. Но я счёл, что день и без того выдался насыщен событиями, поэтому решил отложить объяснение на сегодня.

— Да уж, Василий Михайлович, потрафил ты вчера гостям так потрафил, — одобрительно молвил Кирила Петрович.

Хозяин откликнулся учтивым наклоном головы, затем продолжил:

— Очевидно, вы отметили, что портрет не обладает высокими художественными качествами, как другие работы.

— По мне, князь, так мазня мазнёй — похоже, и ладно. Уж прости за прямоту старика, — откликнулся с военной непосредственностью генерал-аншеф.

— Мне действительно так показалось, но я поняла, что он ценен вам чем-то иным, — призналась девушка.

— Вы совершенно правы, Марья Кириловна. На нём изображена моя мать.

С этими словами Верейский шагнул к бюро у стены и откинул ткань с картины, поставленной на него.

V

Взгляду гостей открылось женское изображение в свадебном наряде. Утончённые черты лица и выразительные глаза не портил немного больший, чем требовала полная гармония, нос. Хозяин кабинета встал рядом, и проявилось их сходство с матерью.

— Будь время, возможно, матушку запечатлел бы кто-то из первейших художников. Увы, она умерла вскоре после моих родов. Её могилу вы и видели на одном из островов. Отец так скорбел об утрате жены, что пожелал захоронить её в усадьбе, чтобы иметь возможность ежедневно посещать могилу.

Марья Кириловна молчала, впечатлённая представшей в её фантазии картиной. Отец же отозвался почти сразу:

— Свидетелем этой истории я не был, но помню по разговорам. Батюшке вашему нелегко тогда пришлось. Пошёл наперекор традиции, женился на девушке из Московии, да ещё и бедного незнатного рода. Это после мы уж среди шляхты местной наши исконно русские порядки завели. А уж каково это — одному, без жены, ребёнка вырастить, знаю не понаслышке.

Девушка сама не ведала, что такое материнская ласка, поэтому услышанное тронуло её сердце.

— Соболезную, князь, — вымолвила она. — Очень печальная история.

Верейский решил сменить тему разговора:

— Зато, не будь этой трагедии в жизни отца, он бы, возможно, так и не покинул Арбатова. А так — сделал блестящую карьеру в Коллегии иностранных дел. Затем путешествовал по Европе и меня к этому делу определил. Так что, как говорят в России, нет худа без добра.

VI

Троекуров подошёл поближе к холсту, но интерес его, оказалось, привлёк отнюдь не женский облик.

— Знатное, однако, ожерелье на вашей матушке! Думаю, немалых денег стоит.

— Вы, как всегда, правы, Кирила Петрович. Стоимость его немалая. И, говорят, есть те, кто готов выложить за него целое состояние.

— И сколько, если не секрет?

— Секрет, но вам могу открыть. Я уверен, генерал-аншеф умеет хранить тайны.

У Кирилы Петровича от этих речей выпятилась грудь и стала заметна на фоне объёмного, как ведёрный самовар, живота.

— Треть миллиона, — обозначил наконец цену Верейский.

— Рублей? Ассигнациями или серебром?

— Франков.