Дубровский. Дело князя Верейского

Так, явился под видом генерала к вдовой помещице Глобовой. За три недели до того она велела приказчику отправить 2 000 рублей своему сыну, офицеру гвардии. Человек отправился с утра на почту, а вернулся к закату оборванный и пеший. Поведал, что разбойники ограбили. Самого чуть не убили — сам Дубровский хотел повесить его, да отпустил, зато обобрал и увёл лошадь с телегой.

А тут явился в гости такой важный чин — вот помещица и поделилась с ним бедой. Генерал велел явить ему приказчика. Тот как увидел его, так задрожал и повалился в ноги. Каялся, что виноват, мол, грех попутал. На деле же, когда Дубровский узнал, что деньги предназначены гвардейскому офицеру, то вернул их. Приказчик же, отпущенный с богом, решил прикарманить ассигнации.

Деньги нашлись, шельмеца генерал увёз с собой. В ближайшем лесу приказчика ободрали как липку и привязали к дубу. Таким он и предстал через день собирающим хворост бабам.

VII

У Верейского оставались вопросы.

— А что насчёт документов француза? Выходит, всё же грабежом добыты?

— Именно поэтому задержался в Смоленске, выяснял обстоятельства этого дела. Отыскать Дефоржа не составило труда. Для ограбленного он жил довольно прилично. В ожидании пока восстановят документы, снял номер в гостинице, обедал в лучшем трактире. Если бы исправник хотел, он бы и сам выявил это. Но, видимо, дела ему до службы особого нет. Припёр я этого французишку к стенке — тот всё и выложил как на духу.

Далее Толстой поведал князю историю, рассказанную Дефоржем. Тот застрял на почтовой станции. Смотритель никак не подмазывал его бричку и не давал лошадей. Тут подъехала коляска, бравый малый соскочил с козел, отпер дверцы. Простучали каблуки, к смотрителю вошёл молодой человек в военной шинели и в белой фуражке. Вслед за ним слуга внёс шкатулку и поставил её на окошко.

— Лошадей, — сказал офицер повелительным голосом.

— Сейчас, — отвечал смотритель. — Пожалуйте подорожную.

— Нет у меня подорожной. Разве ты меня не узнаёшь?

Смотритель засуетился и кинулся торопить ямщиков. Молодой человек стал расхаживать взад и вперёд по комнате. Зашёл за перегородку и спросил тихо у смотрительницы насчёт проезжего.

— Бог его ведает, — отвечала та, — какой-то француз. Вот уж пять часов как дожидается лошадей да свищет. Надоел, проклятый.

Молодой человек заговорил с проезжим по-французски.

— Куда изволите вы ехать? — спросил первым делом.

VIII

— Постойте, Фёдор Иванович, — прервал Толстого князь. — Ради бога, извините, но вы рассказываете, словно лично были свидетелем всему.

Американец рассмеялся:

— А ведь так почти и есть, Василий Михайлович! Француз так разволновался, что толком не мог говорить. Потому дал мне свои записи, где подробно изложил ту встречу. Пришлось обещать ему, что в полиции они не окажутся. История так живо написана, что я перечитывал не раз, и она невольно отложились в памяти. По-моему, из этого Дефоржа мог бы выйти толковый романист.

— Продолжайте, граф. Я крайне заинтригован.

— В ближний город, — отвечал француз, — оттуда отправляюсь к одному помещику, который нанял меня в учители. Я думал сегодня быть уже на месте, но смотритель, кажется, судит иначе. В этой земле трудно достать лошадей, господин офицер.

— А к кому из здешних помещиков определились вы? — спросил офицер.

— К господину Троекурову…

— К Троекурову?! Что вы знаете о нём?

— Ма foi, mon officier… я слыхал о нём мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и своенравный, жестокий в обращении со своими домашними. Ещё никто не может с ним ужиться, что все трепещут при его имени. Ещё — что с учителями он не церемонится и уже двух засёк до смерти.

— Помилуйте! И вы решились определиться к такому чудовищу?

— Что ж делать, господин офицер. Он предлагает хорошее жалованье — три тысячи рублей в год на всём готовом. Быть может, я буду счастливее других. У меня старушка-мать, половину жалованья буду отсылать ей на пропитание, из остальных денег в пять лет могу скопить капитал, достаточный для будущей моей независимости. И тогда bonsoir, Париж! Пускаюсь там в коммерческие обороты.

IX

— Так-так… — одобрительно отозвался Верейский.

И граф продолжил:

— Знает ли вас кто-нибудь в доме Троекурова? — спросил офицер.

— Никто, — отвечал учитель, — меня он выписал из Москвы через одного из своих приятелей. Ему же меня рекомендовал его повар, мой соотечественник. Надобно вам знать, что я готовился было не в учителя, а в кондитеры, но мне сказали, что в вашей земле звание учительское не в пример выгоднее.

— Послушайте, — прервал офицер, — а что, если вместо этой будущности вам предложили бы десять тысяч рублей на руки, чтоб вы сей же час отправились обратно в Париж?

Француз посмотрел на офицера с изумлением, улыбнулся и покачал головою.

— Лошади готовы, — сказал вошедший смотритель.

— Сейчас. Выйдите вон на минуту, — отвечал офицер и продолжил: — Я не шучу, десять могу выдать сейчас же, мне нужны только ваше отсутствие и ваши бумаги.

При сих словах он отпер шкатулку и вынул несколько кип ассигнаций. Француз вытаращил глаза. Он не знал, что и думать.