Дубровский. Дело князя Верейского

— Верно. При этом не только никто не подает ни малейшего вида к подозрению в обмане, но на всех лицах видны точно те выражения, каких требует действо. Но это ещё не занавес. По возвращении изгонители чертей велят засветить огня. Когда же юрта осветится, начинают оглядываться, смотреть, все ли живы и целы. Обыкновенно не находят одного.

Тогда кричат: «Давайте скорее женщину на выкуп утащенного!». С этими словами хватывают женщину, уже прежде для того назначенную, и вытаскивают её на улицу почти неживую от страха. Спустя какое-то время приносят пропавшего мужчину, будто бы мертвого, и возвращают женщину. Тотчас начинается оживление мертвого: его бьют надутым пузырем сивуча, приговаривая: «Вставай, ты теперь у нас!». Мнимый труп постепенно оживает и наконец встаёт на ноги. Тогда родственники одаривают его той женщиной, которая собой избавила его из рук чертей.

— Ну, это-то, надо полагать, всё?

— Не совсем. Через несколько дней возвращаются мужчины с промысла. Им рассказывают о случившемся в их отсутствие явлении чертей, и те слушают с необыкновенным вниманием и ужасом. Всё это заставляет легковерных алеуток искренне верить, что к ним являлась истинная нечисть.

— Вы никак в дымоход чучелом являлись в этой комедии? Уж извините, роль как раз по вам.

— А вот и нет. Изображал живого трупа. А избавила меня из лап чертей дочь вождя. Хорошо, на следующий день причалил французский бриг, и его капитан согласился взять меня на борт до Камчатки.

Когда жали друг другу руки на прощание, Толстой произнёс:

— У меня такое ощущение, что мне снова предстоит участвовать в куган агалик.

X

Спустя три дня Марья Кириловна в своей комнате вышивала на пяльцах у открытого окошка. Под её иглой канва повторяла безошибочно узоры подлинника, но, несмотря на это, её мысли не следовали за работой, они уносились далеко. В это время слуга вошёл в комнату и позвал её к отцу в кабинет.

Кирила Петрович был не один. Князь Верейский сидел у него. При появлении Марьи Кириловны князь встал и молча поклонился ей с замешательством, для него необыкновенным.

— Подойди сюда, Маша, — сказал Кирила Петрович, — скажу тебе новость, которая, надеюсь, тебя обрадует. Вот тебе жених, князь тебя сватает.

Маша остолбенела, смертная бледность покрыла её лицо. Она молчала. Князь к ней подошёл, взял её руку и с видом тронутым спросил, согласна ли она сделать его счастливым. Маша молчала.

— Согласна, конечно, согласна, — сказал Кирила Петрович, — но знаешь, князь, девушке трудно выговорить это слово. Ну, дети, поцелуйтесь и будьте счастливы.

Маша стояла неподвижно, старый князь поцеловал её руку, и вдруг слёзы побежали по её бледному лицу. Князь слегка нахмурился.

— Пошла, пошла, пошла, — сказал Кирила Петрович, — осуши свои слёзы и воротись к нам веселёшенька. Они все плачут при помолвке, — продолжал он, обращаясь к Верейскому, — это у них уж так заведено… Теперь, князь, поговорим о деле — то есть о приданом.

XI

Меж тем события развивались именно так, как предвидел Верейский.

Марья Кириловна побежала в свою комнату и дала волю слезам, воображая себя женою старого князя. Он вдруг показался ей отвратительным и ненавистным. Только после обратила внимание на сложенный вдвое лист бумаги на полу под окном. Письмо заключало только: «Вечером в 10 час. на прежнем месте».

— Я всё знаю, — встретил её Дубровский тихим и печальным голосом. — Вспомните ваше обещание.

— Вы предлагаете мне своё покровительство, — отвечала Маша, — но оно пугает меня. Каким образом окажете вы мне помощь?

— Я мог бы избавить вас от ненавистного человека.

— Ради бога, не трогайте его, не смейте его тронуть, если вы меня любите. Не хочу быть виной какого-нибудь ужаса…

— Я не трону его, воля ваша для меня священна. Вам обязан он жизнью. Никогда злодейство не будет совершено во имя вас. Но как же спасу вас от жестокого отца?

— Ещё есть надежда. Я надеюсь тронуть его моими слезами и отчаянием. Он упрям, но так меня любит.

— Пустое: в этих слезах увидит он только обыкновенную боязливость и отвращение, обычные для молодых девушек, когда они идут замуж не по страсти, а из благоразумного расчёта. А что, если насильно повезут вас под венец…

— Тогда… тогда делать нечего — я буду вашей женой.

XII

Дубровский затрепетал, бледное лицо покрылось румянцем и тут же стало бледнее прежнего. Он долго молчал, потупив голову.

— Представить не могу весь ужас будущего, вашу молодость, увядающую близ хилого и развратного старика.

— Он мне не показался сначала таким. Даже вызвал симпатию: образован, учтив, хороший рассказчик. Интересна история рода. Хранят занятную реликвию — саженье, из-за которого Верейские немало претерпели ещё при Иване III…

— Что за саженье? Как выглядит? — тут же спросил Дубровский.

Марью Кириловну удивил такой интерес, она ответила без охоты:

— Золотое ожерелье с образами святых. Его передают жене князя в день свадьбы. Тогда показалось, что разговор об этом зашёл случайно. Теперь думаю, что с намёком.

Дубровский взял девушку за руку.