Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые

«Николай Соломонович Мартынов поселился в домике для приезжих позже нас и явился к нам истым денди а 1а Caucassienne. Он брил по-черкесски голову и носил необъятной величины кинжал, из-за которого Михаил Юрьевич и прозвал его poignard’oM. Эта кличка, приставшая к Мартынову еще больше, чем другие лермонтовские прозвища, и была главной причиной их дуэли, наравне с другими маленькими делами, поведшими за собой большие последствия. Они знакомы были еще в Петербурге, и хотя Лермонтов и не подпускал его особенно близко к себе, но все же не ставил его наряду с презираемыми им людьми. Между нами говорилось, что это от того, что одна из сестер Мартынова пользовалась большим вниманием Михаила Юрьевича в прежние годы, и что даже он списал свою княжну Мери именно с нее. Годами Мартынов был старше нас всех; и, приехавши, сейчас же принялся перетягивать все внимание belle noire, милости которой мы все добивались, исключительно на свою сторону. Хотя Михаил Юрьевич особенного старания не прилагал, а так… только вместе со всеми нами забавлялся, но действия Мартынова ему не понравились и раздражали его. Вследствие этого он насмешничал над ним и настаивал на своем прозвище, не обращая внимания на очевидное неудовольствие приятеля, пуще прежнего».

Согласно рассказу князя Васильчикова, другие, в том числе и он, не расслышали, что конкретно сказал Лермонтов Мартынову на вечере у генеральши Верзилиной, но, выходя из дома на улицу, тот подошел к Лермонтову и заявил ему по-французски:

– Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах.

На это Лермонтов ответил:

– А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения…

И затем между ними ничего больше не было ни в этот вечер, ни в последующие дни. Князь Васильчиков потом уверял, что ближайшие друзья Лермонтова считали эту ссору совершенно пустой и ничтожной, и до последней минуты все думали, что она кончится примирением.

Прибавляют к этому, что к постоянным шуткам Лермонтова Мартынов относился сперва вполне добродушно, но потом это ему, видимо, надоело.

Еще один рассказчик о Лермонтове, писатель, литературный критик и мемуарист И.И. Панаев близко его не знал, но видел его и много слышал о нем. Он, конечно, высоко ценил Лермонтова как литератора, но при этом подчеркивал, что тот был любим очень немногими, только теми, с кем он был близок, но при этом и с близкими людьми он не был безупречен. У Лермонтова проявлялась страсть отыскивать у каждого из своих знакомых какую-нибудь смешную сторону, и, отыскав ее, он упорно преследовал такого человека, пока окончательно не выводил его из себя своими насмешками.

У И.И. Панаева читаем:

«Я много слышал о Лермонтове от его школьных и полковых товарищей. По их словам, <…> у него была страсть отыскивать в каждом своем знакомом какую-нибудь комическую сторону, какую-нибудь слабость, и, отыскав ее, он упорно и постоянно преследовал такого человека, подтрунивал над ним и выводил его наконец из терпения. Когда он достигал этого, он был очень доволен.

– Странно, – говорил мне один из его товарищей, – в сущности, он был, если хотите, добрый малый: покутить, повеселиться – во всем этом он не отставал от товарищей; но у него не было ни малейшего добродушия, и ему непременно нужна была жертва, – без этого он не мог быть покоен, – и, выбрав ее, он уж беспощадно преследовал ее. Он непременно должен был кончить так трагически: не Мартынов, так кто-нибудь другой убил бы его».

Далее, упоминая слова В.Г. Белинского, что Лермонтов как будто нарочно щеголяет светской пустотой, И.И. Панаев замечал:

«И действительно, Лермонтов как будто щеголял ею, желая еще примешивать к ней иногда что-то сатанинское и байроническое: пронзительные взгляды, ядовитые шуточки и улыбочки, страсть показать презрение к жизни, а иногда даже и задор бретера. Нет никакого сомнения, что если он не изобразил в Печорине самого себя, то, по крайней мере, идеал, сильно тревоживший его в то время и на который он очень желал походить».

Когда все повторилось в очередной раз, Мартынов взял Лермонтова за руку и сказал, что уже не раз просил его прекратить эти несносные шутки и теперь предупреждает, что если он еще раз вздумает выбрать его предметом своей остроты, то он, Мартынов, заставит его перестать это делать. Лермонтов, не дав ему закончить, заявил, что ему тон этой проповеди не нравится, что Мартынов не может запретить ему говорить про него то, что он хочет. Вот его слова:

– Вместо пустых угроз ты гораздо лучше бы сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэли никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь.

В это время оба они подошли к дому Лермонтова, и Мартынов сказал ему, что в таком случае пришлет к нему своего секунданта. Хозяйка дома потом показала под присягой, что неприятностей между Лермонтовым и Мартыновым у нее в доме она не слышала и не заметила. То же самое показали князь Александр Иларионович Васильчиков и Михаил Павлович Глебов, которые там же провели этот вечер, и которые были потом секундантами.