Мысли мешались, напирая одна на другую, засоряли разум многоголосым говором, и не было возможности разобраться в этой невнятном мельтешении. Змеиная броня холодной рассудительности рассыпалась под обжигающим градом лисьих ударов, остались лишь чувства и ощущения голой души, что бесновалась от переполняющего страха, боли и отчаяния. Единственное, о чем она помнила, что там, на берегу, умирает человек, и осознание этого причиняло ей нестерпимые страдания. Олга кричала, извивалась, выпучив обезумевшие, слепые к реальности глаза, пыталась любым способом вырваться из цепких когтей мучителя и помочь, от чего нелюдь впадал в еще большую ярость.
— Он сдохнет! — рычало черное чудовище, скаля белоснежные клыки в тонкой рамке алых губ. — Он сдохнет у тебя перед носом, а ты будешь бессильно наблюдать, как вытекает из него жизнь. Может теперь ты поймешь, что бежать от меня опасно.
— Нет! Нет! Нет! — она уперлась руками в черную, изрезанную огненными ручейками грудь, — Пусти! Я никогда не буду твоей!
Нелюдь замер, стиснув зубы. Глаза, словно тонкие полосы раскаленного металла, полыхнули в узких прорезях век. Тень вкруг его тела колыхнулась, стала еще гуще и чернее.
— Никогда? — он рванул пряжку ремня. — А, может, прямо сейчас?
Сопротивление слабой, скованной печатью Ученицы было недолгим. Лис быстро подмял ее под себя. Она кричала от разъедающей боли его прикосновений. Олге казалось, что под пальцами нелюдя ее нежная плоть пузырится и сходит с кости, и это ощущение заполнило все вокруг настолько, что в носу свербило от запаха паленого мяса. Когда же он проник в ее лоно, огонь пронзил позвоночник, выжигая костный мозг, и все чувства покинули обмякшее тело.
Лис насиловал ее довольно долго. Олга не сопротивлялась. Чтобы не видеть страшного черного лица в сетке раскаленных добела жил, она отвернулась, безучастно глядя в пространство сухими воспаленными глазами. Мир вокруг сжался до тугого комка ноющей боли в сплетении ключиц, и не было ничего, кроме этой тяжести. Пустота.
И лишь краем сознания, той его частью, что работает вслепую для хозяина, но отмечает все самые мельчайшие детали с дотошностью, свойственной астроному, составляющему карту неба, Олга видела все происходящие вокруг события, воспоминания о которых секунду спустя были надежно похоронены в глубине ее измученного разума. Она видела то, как черное чудовище изогнулось в экстазе, выплескивая семя. И как в тот же миг, будто вместе с силой вложенная в мертвое семя, сошла с белого тела густая чернота. И как прояснился взгляд, а страшные красные зенки обрели белок и знакомую бездонную темноту радужки. И даже то крайне неестественное для Лиса выражение ужаса на вмиг побледневшем лице. Она видела все, но забывала увиденное мгновение спустя.
Нелюдь прянул прочь, будто ошпаренный, и, споткнувшись о спущенные штаны, сел в воду. Из груди вырывалось сиплое, булькающее дыхание, перед глазами стояла пелена, живот скрутило, и Лиса вырвало. Кое-как справившись с приступом, вызванным пресыщением силой, он обернулся к своей Ученице, с отчаянием воззрившись на дело собственных рук. Олга, а точнее жалкое подобие ее, медленно села, поведя плечами. С израненной спины в воду посыпались окрашенные кровью мелкие камушки и острый щебень, по плечам и груди, расчерченной следами острых когтей, потекла разведенная водою алая кровь. Она подняла руку и коснулась рваной раны на плече, оставленной острыми, поистине звериными клыками, но, казалось, не придала этому большого значения. Попытки встать на ноги не увенчались успехом — разорванные связки не позволяли контролировать ставшие ватными конечности. Тогда она на четвереньках поползла к агонизирующему Дариму. Лис закрыл глаза, не в силах наблюдать за происходящим.
— О мой Бог, что же я натворил? — полустон-полушепот сорвался с губ, сжатых в нервной судороге. — Это была не моя роль! Все должно было быть иначе…