Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

— Когда мы нашли моего Учителя, — его голос дрогнул, — точнее то, что от него осталось, при нем было это.

Он вынул из-за пазухи пузырек, залитый воском.

— Это та дрянь с полынью, что в определенных дозах смертельна для таких, как ты и я, — он поставил бутылочку на поднос. — Если хочешь умереть, пожалуйста.

* * *

Олга снова оказалась в аду.

— Добро пожаловать, — злобно хихикнул в дальнем углу сгусток тьмы, блаженно щуря огненные прорези глаз. — Похоже, мы здесь надолго.

Первая ночь в новой тюрьме прошла кошмарно в прямом смысле этого слова. Олга спала урывками, вполглаза, чувствуя со всех сторон присутствие йоков, их жуткий при таком скоплении запах, что забивал воздух, как дым в горящей избе, где невозможно ни продохнуть, ни уйти прочь. Но и в короткие мгновения забытья она не могла избежать яви: сны были яркими, реалистичными и столь ужасными, что Олга просыпалась в холодном поту и с криком, застывшим на губах. Утром лысый паренек — Ящер — со злыми, как у черта, глазами, принес ей хороший, рассчитанный на взрослого йока завтрак, сдобрил пищу какой-то мерзкой шуткой, из которой Олга не поняла ни слова, и удалился, шумно хлопнув дверью. Несмотря на голод, скрутивший нутро, что колодезный ворот веревку, завтрак не пошел пленнице впрок. После, когда Медведь, которого соплеменники величали странным словом “намма”, наведался в темницу, Олгу стошнило прямо на его начищенные до блеска сапоги. На лице Бурого возникла несвойственная суровому воину и оттого весьма потешная гримаса замешательства, и Олга, наблюдая, как тот растерянно утирает смрадящую кислотою жижу с оттопыренных носков, не удержалась и сдавленно захихикала, перемежая истерический смех внезапно одолевшей ее икотой. После этого Бурый, похоже, рассердился: побледнел, вены на шее вздулись, ноздри затрепетали:

— Ах ты, девка, насмехаться надо мною вздумала!

— До чего… ик… ты… ик… смешной, спасу нет, хи-хи! — утирая набежавшие слезы, проговорила она.

— Смешной?! — взревел Медведь, с силой кидая тряпку об пол. — Я тебе покажу, смеш…

Гибкие, как змеи, руки ласково обхватили толстую шею, пальчики с острыми коготками зарылись в густые кудри, впиваясь в нежную кожу лба, коснулись лица, губ. Бурый застыл, соображая, когда она успела подобраться к нему сзади, и почему он этого не заметил, но соображалось отчего-то очень трудно. Резким движением он отбросил ее, оцарапав щеку. Пленница, зацепившись за сундук, бухнулась на пол, громыхая цепями, и замерла. Он наклонился и перевернул Олгу на спину. Глаза бездумно смотрели в иное пространство, из рассеченной брови хлестала кровь, заливая лицо, застывшее и мертвенно бледное.

— Мне так больно. Уйди, проклятый, не мучай меня, — тихо произнесла она. Намма вскочил и выбежал прочь, не в силах более терпеть это безумие. А Олга продолжала шептать, глядя в алые зенки нависшего над всем ее миром черного, как слепота, существа, что плотоядно улыбалось, разевая беззубый рот.

— Уйди…

После, через день, а может через два, приходил Ящер, тощий и вертлявый, словно юла, и к тому же говорливый, что баба в базарный день. Он по какой-то неведомой причине был крайне зол, отчего на его блестящем и гладком черепе проступали темные пятна, а голос становился противным, словно улитка без панциря, склизким и вибрирующим. Ему удалось скрутить Змею, правда, она не особо сопротивлялась. Страх уступил место безразличию — она вдруг поняла, что все самое ужасное, что могло с ней случиться, уже произошло, что борьба с болью бесполезна, как и всякая борьба, что она слаба и беспомощна против силы ее мучителей, силы ее проклятия, ее судьбы. А этот тощий юнец, что задрал подол ее рубахи… Бог с ним, пусть делает, что хочет, все едино. Вот только его глаза… такие красивые, словно два изумруда в золотых нитях скани…у нее когда-то были такие серьги. Были, да сплыли. Ах, до чего же ей хочется подержать их в руках, эти глаза-серьги. Забрать их себе…

Ящер долго выл, зажимая пустую глазницу, покуда Олга, радостно улыбаясь, перекатывала мягкий кровоточащий шар по ладони. Больше он не появлялся, отчего она некоторое время находилась в расстроенных чувствах, что не сможет добыть второй, но вскоре забыла. Она вообще стала быстро все забывать, отчасти потому, что потеряла счет времени, отчего прошлое, настоящее и нереальное мешались, слитые в один котел наступающего безумия, отчасти потому, что она практически перестала осознавать себя, медленно растворяясь в черном чреве огнеокого существа, что, не смыкая глаз, следило за нею. Сначала она пробовала задаваться вопросом: кто этот демон? Но очень скоро желание узнать это погасло в ней, как и все остальные желания. Она успела лишь дать ему имя: страховидло.