Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Змея, припав к земле лбом, ломала ногти о твердую землю, судорожно загребая почерневшими пальцами. Ребенок же, выпучив алые зенки, боязливо топтался в паре шагов от скрученной судорогой матери, не решаясь подойти, и скалил мелкие острые клыки. Из-под телеги тем временем выбрался еще один малыш, нетвердо ступая, подошел к серовласому и, схватив его за ноги, оттащил визжащего и упирающегося звереныша от Олги. Змея вдруг с хрустом прогнулась, словно какая сила вздернула ее за позвоночник, и утробно закричала, выпуская из себя нечто, какое-то чувство, от которого даже у Сашки, многое повидавшего в своей жизни, волосы встали дыбом. Женщина не должна была так страдать. Девочка, до того момента неподвижно сидевшая на возу, будто вышла из транса: испуганно огляделась, хлопая длиннющими черными ресницами, на миг ее нежный маленький ротик раскрылся в немом крике, но звук так и не сошел с тонких губ. Она соскользнула с телеги, держа скрученные руки перед собою, посиневшими из-за тугой перетяжки пальцами обхватила рукоять меча, что валялся рядом с трупом одного из разбойников, и потянула, силясь вынуть тяжелый клинок из ножен. Но оружие оказалось неподъемным для маленькой девочки. Тогда она обернулась к Сашке и визгливым от страха голосом заорала:

— В землю! Дай ей уйти в землю!

Сашка ничего не понял, но, обойдя Олгу стороной, поднял клинок, который, несмотря на свою малую длину, оказался довольно тяжелым. Обнажившаяся сталь сверкнула, поймав на серебряное лезвие отблеск костра.

— В землю, дядечка, в землю его! — продолжала верещать девчонка, дергая воина за подол и рукава кафтана. Сашка послушно воткнул лезвие в землю прямо перед Змеею, чье тело стало терять привычные очертания, окруженное густым обжигающим маревом. Олга вскинула на Сашку огромные, словно золотые блюдца на черном лице, глазища, полные боли, и судорожно обхватила рукоять пальцами. Дерн вкруг меча завибрировал, расходясь трещинами, изумруд навершия почернел, потом вдруг вспыхнул обжигающим глаза светом и погас. Олга выдохнула и обессиленная повалилась на бок в сочную и густую, что волос чакайской красавицы, траву. Откуда взялась на утоптанной в камень земле эта мягкая, покрытая мелкими звездочками цветов подстилка, Сашка так и не успел разгадать — из-под телеги раздался визг. Олга тяжело поднялась и села, убирая с лица пряди из растрепанной косы. Девочка опустилась рядом, глядя на телегу странным, совершенно сухим и отчужденным взглядом. Только теперь Сашка различил, что ее глаза не имеют ни радужки, ни зрачка.

— Мама, он убил человека, — ее голос стал низким и густым, совершенно отличным от надтреснутого фальцета. Змея безучастно глядела в пустоту неподвижным взором, чуть наклонив голову и поглаживая рукою живот. Ответ ее прозвучал, будто порыв холодного ветра коснулся мерзлых ветвей:

— Знаю…

— Мама, он принял имя. Безумие ждет его. Маменька, милая, что же делать?

Олга опустила веки, и на щеках ее заблестели слезы, словно живой хрусталь на каменной маске. Из-под телеги выбрался серый звереныш, вякнул испуганно пару раз, принялся ластиться к матери. Она прижала скулящего получеловечка к груди, сдавила его, тот принялся биться, чувствуя опасность. Олга вздрогнула и разжала объятия, отпуская сына, не смогла сделать то, что требовал от нее здравый смысл. Волчонок остался сидеть у нее на коленях, уткнувшись лицом в грудь, где медленно умирало живое тепло.

— Маменька, — голос мальчика был хриплым, но вполне человеческим, — маменька, не надо больше плакать. Я больше не трону этих жалких людишек, обещаю. Никогда.

— Отрекись! — взволнованно воскликнула девочка, и глаза ее налились призрачным светом. Мальчик помедлил секунду, потом поднял на сестру ярко желтые глаза.

— Отрекаюсь!

Девочка бесцеремонно схватила его за волосы, оттащила от матери, и, зажав ладошками оттопыренные уши, ткнулась лбом в лоб волчонка. Так они сидели несколько долгих секунд, недвижимые и жуткие. Внезапно девочка оттолкнула брата и заплакала. Серовласый осел на землю, пребывая будто в глубоком сне, лицо его было спокойно и безмятежно.

— Матушка, милая, что я наделала! Матушка, это ужасно, — причитала девочка, утирая слезы. — Матушка, ну зачем все так? Совсем чистая душа, матушка! Почему это?! Я больше не хочу так делать! Пожалуйста, не заставляй меня делать это …

Олга молчала. Подобрав колени к подбородку и обхватив их руками, она глядела недвижным взором сквозь ели, сквозь Сашку, стоящего перед нею, сквозь дочку, испуганно рассматривающую мать, сквозь пространство в самое сердце пустоты, туда, где медленно затухала недавно зародившаяся жизнь ее ребенка. Она гаснущей искрой поблескивала в темноте лона и тянула за собою вторую звездочку, и не было у той воли и силы рожденного в свет противиться гибели.

* * *