И где только находил Лис людей с таким разнообразным набором хворей?! Хотя, Змея догадывалась. В большинстве своем это были каторжане, брошенные умирать за пределы шахт. Иногда она вглядывалась в изможденные лица людей, силясь угадать, что же совершили эти несчастные, за что были обречены на столь незавидную участь? Убили, ограбили, или, будучи плененными, стали выгодным товаром на торгу? Спросить их самих не было возможности, больные прибывали в бессознательном состоянии, и отбывали так же. Куда увозил исцеленных Лис? Олга спросила. Он ответил уклончиво: обратно.
Снова взъярился за окном лютень-месяц, и нелюдь, томимый жаждой крови, ушел на свой страшный промысел.
***
Олга стежок за стежком пришивала аккуратную заплату на продранное колено Лисьих портов, продолжая прерванную песню:
Змея, отрезав нитку, положила руки на стол, разглядывая их в неверном свете оплывшей свечи. Бурые коготки, венчавшие каждый палец, глянцево поблескивали, бликуя желтоватыми пятнами. Олга давно выучилась ощущать приближение Лиса и в пределах пятидесяти саженей с точность могла определить, как близко он находится от дома. Вот и сейчас, даже не выпуская духа, она знала, что Учитель медленно продирается сквозь метель, бушующую на открытой всем ветрам площадке плаца. Она потянулась, убрала в сундук штопаную одежду, оставив лишь смену белья для бани, и пошла отворять дверь.
Лис, занесенный снегом, был похож на ходячий сугроб. Он скинул тяжелый плащ, шапку и, загромождая просторные сени, втянул внутрь сани, прикрытые медвежьей шкурой.
– Баню, – хриплым с мороза голосом, проговорил нелюдь, разминая заледеневшие в сосульки волосы, – потом разберешь.
Он кивнул на сани и вошел в переднюю, на ходу скидывая сапоги. Олга, накинув полушубок и сунув ноги в залатанные валенки, выпрыгнула в непогоду, хлопнув дверью.