Духота

Квартира у неё просторнее, чем у моих друзей, дышит чистотой, хотя деревянный пол кое-где облез от вздутой охры. Хозяйка, слегка конфузясь, говорит, летом собирается делать ремонт.

Лицо её тщательно ухожено, ногти поблескивают свежим лаком, и мне нравится не только, что она усердно следит за собой, но и, несомненно, готовилась к встрече. (Как все на свете опустившиеся чародейки, моя прошлая подруга, когда, вероятно, надоел ей хуже старого кресла, отправленного в чулан на чердак, встречала меня в дезабилье, растрёпанная, непричёсанная, без макияжа, а собираясь на улицу, мазала красной помадой слегка утомлённый рот.)

Тамара Сергеевна предлагает апельсины, кофе, позволяет курить, не ведая, как зашипела вода от брошенной в океан трубки капитана Ахава.

Телевизор захлёбывается от корректного ража, демонстрируя рандеву лидеров сверхдержав: двое знающих себе цену пожилых джентльменов (в прошлом один – голливудский киноактёр, другой – ассистент ставропольского комбайнёра) мило калякают у пляшущего пламенем камина, тютелька в тютельку прикованные у костра люди в платоновской пещере… Где-то рядом с ними теснится, по моему расчёту, и тень отца Глеба… Речь, подготовленную мною, он забраковал, нашёл чересчур радикальной, чем та, которую изготовил сам. (Не теряя философского юмора, напомнил ему, как Витгенштейн отказался включить в свой трактат ранее выклянченное предисловие Рассела.) Видя, что от неудачи в ранге спичрайтера я немного скис, утешил подношением фото, запечатлевшим его с горящей свечой в руке на Лубянке подле камня Сизифа – соловецкого валуна в память о Большом терроре и того булыжника, что Давид метнул из пращи в Голиафа.

На съезде по правам человека в Москве отец Глеб, словно при нашей первой встрече, «взалкал», но талоном на питание его почему-то обошли. Отдал ему свой и отчалил с форума: внимать много часов давно размочаленным речам – подвиг.

Патриархия сорвёт с отца Глеба сан священника, предаст анафеме. Брыкунин смастерит собственную конфессию в подвале двухэтажного особняка в двух шагах от Кремля; наштампует женатый епископат, причислит к лику святых убиенного топором миссионерствующего батюшку Александра Меня, возведёт себя в чин архипротопресвитера и ляжет в гроб, по авторитетному заключению сарафанного радио, тайным масоном… Укомплектовали ли его в деревянный бушлат в той робе, что грела в лагере?.. «Печаль жирная потекла по земле Русской!..» С тихой грустью вспоминаю, как вместе давали интервью зарубежным журналистам, как поздним вечером в какой-нибудь подворотне он совал мне, безработному, сотню рублей, и оба давали стрекача в разные стороны! Как угощал разваристыми щами с огромными листьями капусты в квартире, где темнели на стене боксёрские перчатки его сына, похожие на чёрную розу, приколотую к корсету строптивой дамы…

XLII

– Расскажите что-нибудь, – просит Тамара Сергеевна и предлагает тему для беседы: – Верите ли вы в любовь с первого взгляда? Я – нет.

– Тогда как же вы узнали меня на прокофьевской опере в театре? Простите, вы так вертелись в партере… совершенно не контролируете свои жесты…

– …?

– Жест должен быть лаконичен, сдержан… Взгляните на ваши позы, – киваю в сторону овальных фотографий в рамках под стеклом: Кучинская блистает в разных позах.

– Давно хочу их снять, наскучили.

– А гравюра откуда?

– Из Италии… Дом Артуро Тосканини… Подарок мэра… Гастроли.

– А полковник в зелёном мундире с золотой звездой около портрета вашей дочери?

– Не узнаёте? Один из первых космонавтов… Мы выступали у них с концертом. Пришёл за кулисы, дал телефонный пароль, а я потеряла!.. Сколько было полезных знакомств и всё – впустую… Не умею пользоваться… Иначе давно бы получила звание народной артистки!.. Извините, выйду ещё приготовить кофе.

Увязываюсь за нею.

Кухню освещает через окно фонарный свет с улицы.

– Вы когда уезжаете? – разливает Тамара Сергеевна горячую жидкость по тонким фарфоровым чашкам.

– Завтра.

– Завтра?.. И билет на руках?

– Да.

– Мне обещали пригласительные на Новый год в филармонию… Почему так скоро покидаете нас?.. Впрочем, у вас семья…

– Я один. Живу с матерью.

– Можно спросить?

– Пожалуйста.

– Нет, потом…

– Почему? Смелее.

– Идёмте в гостиную.

В гостиной на экране телевизора под зажигательно-балаганный шлягер опять назойливо крутится прозрачный барабан: в нём подпрыгивают лотерейные шары с цифрами на боку, будто камни во рту Демосфена, который таким способом избавил себя от заикания, став великим оратором.

– О чём вы хотели спросить?

– Зачем вы меня… мучаете?

– Мучаю?

– Да…

– Вам знакома сварка взрывом?

– Взрывом?

– Да, когда намертво сшивают не обычно, а взрывом…

– Вы опасный человек!

– Ещё бы!.. Спасибо за хлеб-соль… Мне пора! Самолёт улетает чуть свет.

Нехотя ухожу и представляю, как она раскладывает карточный пасьянс на жёстком диване… сворачивается калачиком под одеялом…, долго не в состоянии уснуть…

XLIII

Утром жена оперного баса поймала «Кучу» в театре. Та выглядела нездоровой, была бледна, жаловалась на мигрень. Между прочим, поинтересовалась, улетел ли «дипломат»?