Духота

По пути в дирижёрскую поводырка, оставив меня на минутку в коридоре, юркнула в комнату, где перед большим зеркалом поправляла причёску раскрасневшаяся Тамара Кучинская. Тут же, отдыхая, растянулась на кушетке крупная девица, исполнительница нежнейшей партии вихрастого Керубино.

– Кто с тобой в зале? – разом спросили певицы пианистку.

– Да так… Дипломат!

– Откуда?

– Из Парижа.

– Да-ле-ко, – протянула нараспев «Куча».

– «Далеко», «далеко», – передразнила верзила. – А близко лишь усы без мужика растут.

Кучинская проводила посетительницу до двери и, выглянув, обменялась со мной быстрым взглядом. Будь мы оба знатоками арабской культуры, мгновенно, соблюдая этикет, опустили бы глаза, но… в этот момент прозвенел звонок, вызывая артистов на сцену. К шефу оркестра идти было поздно.

Попали к нему после спектакля.

Я выразил, как умел, восторг по поводу мастерства маэстро. Усталый Мошенский, швырнув в ящик стола выструганную им самим дирижёрскую палочку, оборвал излияние комплиментов:

– Вы кто? Сразу видно: не из театра.

И начал переодеваться. Выскользнул из поношенного фрака, сунул ноги из лакированных туфель в башмаки с потресканной кожей.

Выйдя с визитёрами наружу, неожиданно заныл, как ему трижды всё надоело, какое быдло в оркестре… Один флейтист намедни принёс на репетицию книжонку ленинского наркома иностранных дел Чичерина и во всеуслышание протрубил: «Преодоление личного в коллективном…».

– Личного в коллективном? – ёкнуло во мне эхо совета коллектива в школе-интернате.

– «…есть то, что даёт моцартовской музыке такую беспримерную силу подготовки к социализму»!

– Оргазм маразма! – вырвалось у меня.

Мошенский хочет всё бросить и смыться отсюда куда угодно, хоть в монастырь

– Есть сейчас монастыри?

Ему сорок три. Имеет титул заслуженного деятеля искусств. Когда появился в театре, в него влюбилась половина труппы, преимущественно женщины. Теперь считают псевдоинтеллигентом, диктатором, нелюдимом. Закоренелый холостяк, он и впрямь, вероятно, никого , кроме цыганистого пуделя, за которым тщательно ухаживает (моет псу лапы с прогулки, позволяет валяться на своей постели), не жалует.

Со мной сошёлся в темпе, как говорит, аллегро кон брио (легко и быстро).

Анатолий Владимирович приглашает меня на свои спектакли. Благосклонное расположение протеже Рихтера мне льстит, но, беседуя с ним в антрактах, не столько слушаю, что он мне втолковывает, сколь через дверь, открытую в коридор, украдкой ловлю, не мелькнёт ли там белое платье больной Виолетты… Дважды присутствовал на «Травиате» с разным составом исполнителей… Одну Виолетту сыграла Кучинская…

– Что с вами? Вы меня не слышите?.. Отчего у вас синяки под глазами? Вы нездоровы? – тормошит меня Мошенский. Сочиняю небылицы, пробую острить насчёт того, что актёр, выходя к рампе, ради пущей выразительности накладывает грим вокруг глаз, чёрные тени…

Маэстро успокаивается, превращаясь на минуту в каменного истукана острова Пасхи, глядящего в даль океана; затем, беспокоясь, чтобы декабрь не огрел меня простудой, просит теплее одеваться, когда выхожу на улицу. И рассказывает (со слов Рихтера), как министерство культуры послало великого пианиста в творческую командировку за Урал, где в колхозном клубе у него от мороза яйца звенели в штанах стеклянными шариками…

Добравшись после бесед с Мошинским в квартиру земляка ворчу:

– Никогда… не встречал женщину, которая бы мне по-настоящему нравилась?.. Проморгал, упустил?.. Может, она вообще не родилась или уже умерла… Или с кем-то мучается…

– Но ведь вы были женаты, – возражает супруга солиста.

– И что?

– Друг мой, – подключается бас, – не валяйте фавна, возьмите у меня номер телефона и позвоните пастушке, пригласите в театр.

– Но ведь вы сказали, она до Нового года не участвует ни в одном спектакле.

– Примчит! Только звякните… «Куча» ни с кем нигде… Очень давно!

Стесняясь беседовать по аппарату в присутствии друзей, потоптавшись на улице, ныряю в телефонную будку.

Тамара Сергеевна благодарит за комплименты её пению в «Травиате», невзначай любопытствует, кто звонит, уведомляет, занята уборкой по дому, потому в театре нынче вечером не будет.

Приношу извинение за беспокойство.

В театр тем не менее… иду.

Как в древнегреческом театре был алтарь Диониса, так в теперешнем обиталище оперы и балета есть буфет с дарами бога виноделия. Толкутся здесь до начала спектакля и в антрактах.

Дую что-то из фужера, скользя глазами по фигурам буфетного бомонда. …Ба! Узнаю балетную Кармен и современного Феокрита!