Духота

– Батюшка, а жена у тебя еврейка? Сам ты не иудей? Говорят, обрезан! У тебя в хате сувенир из Иерусалима – кошерный торшер: менора…

И тогда батюшка (памятуя, хоть и был весьма обуян Бахусом, что аксиома не доказуется, а показуется, как истина в книгах великих богословов Флоренского и Булгакова) решил дать раблезианское понимание надоедливого вопроса…

– Сделал это, подражая пророку Исайе, который снял с себя вретище и три года бродил нагишом?

– Или, как праведный Серапион, который, повествует «Лавсаик», не только сам слонялся без одежды, почитая себя умершим для мира, но и побуждал других к тому же, смиряя, например, гордыню девственницы: двадцать пять лет сидела в келье, никуда не показываясь, но без трусов и бюстгальтера не хотела прогуляться по городу, сколько Серапион её не уламывал?

– А зачем Дон-Кихот скинул штаны и нимало не медля дважды перекувырнулся в воздухе, выставив при этом напоказ такие вещи?..

– Осёл всю жизнь щеголяет без одежды, но от этого не становится йогом, – подпряглась горбунья.

– Погодите, – сказала хозяйка, – вот у меня сборничек вопросов святого Максима Исповедника, я заложила закладку, слушайте: «…А делатели виноградов на Кармиле суть помыслы, пребывающие на высоте созерцания, возделывающие разум, добивающиеся его совершенного бесстрастия и удаляющие от него, словно крайнюю плоть на детородном члене души, всякие чувственные ощущения, они умозрительным образом производят обрезанием ума, совершенно освобождаясь от привязанности к материальным вещам…»

– Так ты, батюшка, обрезан или нет?

И тут гости онемели, а горбунья… увидела не попа, а бога Шиву, в чём мать родила, с каскадом черепов на шее, всего в пепле, с торчащим фаллосом – олицетворением духовного мужества аскета!

Батюшка, чуя, что в нём проснулась индоевропейская реакция против семитического духа, вытащил и показал…, как на собрании в университете (когда гнали вон) вместо комсомольского билета Новый Завет; и хотя продемонстрировал всего-навсего тот же самый дар благодати, что, задрав тунику, рекламирует «Сатирикон» Петрония, собутыльники вместо того, чтобы оседлать восторг от столь весомого арийского аргумента, не только распустили по городу пикантные подробности его омерзительной выходки, но и реанимировали их теперь, превратив скандалиста в доминантного самца маленькой группы.

– Так что же он всё-таки натворил?

– Вынул и показал… («текст утрачен»).

– Что показал?

– «Детородный член души», абордажный тесак!

XXXVIII

Над страной раскачивались юбилейные колокола, бурлило Тысячелетие Крещения Руси.

Дьявол прятался за икону. Глава партии и государства понимающе улыбался на приёме в Кремле застенчивому Патриарху.

Пресса нахлобучила монашеский куколь на заголовки статей. Зарубежные гости объедали умиление на официальных торжествах, а я… по дороге в аптеку за валидолом для матери решил на минуту заскочить в общество «Знание», чтобы дать по зубам Мордикову, начинающему лектору по научному атеизму, пуще прочих выступающему против меня в «Победе».

Заскочил и – хлоп! Нарвался на его шефа Пузяшкина.

– Здравствуйте, Пузяшкин!

– А, это ты?.. Заходи, заходи… Садись, поговорим.

И трясущимися от старости руками мятую сигарету из пачки в рот. На столе немытый стакан с прилипшими крупинками чая… и прочие литературные трюизмы, встречаемые у любого классика в рассказе о каком-нибудь чухонце.

– Да я не к вам, я к Мордикову.

– Нет, постой… постой, раз пришёл – давай побеседуем… Мордикова нет… Садись, садись.

– Поздравляю, вашу дочь избрали секретарём горкома…

– Да… Меня это не радует, одни хлопоты, – притворяется идеологический хрыч, а у самого на скулах плохо скрываемое ликование: мы тебя, блядин сын, не то что в бараний рог, в три дуги теперь согнём! – Ты вот хочешь церковь открыть, может даже в архиереи метишь… Я ведь тоже мечтал стать адмиралом… – рассусоливает Пузяшкин, как подшмаленный бес. – А у тебя вон даже бороды нет!

И чего его скребёт отсутствие на моём лице вторичных половых признаков? Борода исчезла с моей физиономии, как буква «ять» из дореволюционной грамматики.

Триста лет назад в Европе уважаемые бюргеры усаживались за круглый стол, поместив в центр столешницы крупную вошь. В чью выпяченную бородищу заползало насекомое, того и назначали бургомистром.

Триста лет тому не только Европа, вся поповская Русь выскабливала тонзуру. Отчего выпускники духовных школ, особливо монахи, чая достичь ангельского жития, прежде всего отращивают куафюру под носом (кто видел ангела с бородой?), но не выбривают нынче вопреки традиции гуменце, свиной пятачок на затылке? Подлинный смысл тонзуры ими давно утрачен, впрочем, как и мной.

– Охота тебе нервы портить? Что ты перья поднимаешь? Всякая власть от Бога! – поучает Пузяшкин.

Не успеваю открыть рта в ответ, как в узкий кабинет без стука в дверь вламываются зам. редактора «Победы» Щерба под ручку с Малиной, старшим офицером госбезопасности; пожаловали к референту общества «Знание» для обсуждения письма запорожских казаков турецкому султану.