Духота

Прихватив две буханки хлеба и кус колбасы, едем в редакцию гремевшего тогда самиздатского журнала «Гласность», где автор боговдохновлённых строк хочет посмотреть гранки своей новой поэмы. («Гласность, – в речах бесподобного, как говорил Апулей, Плутарха, – доставляет доблести не только славу, но и случай проявить себя на деле»). Дитя перестройки, полулегальный орган диссидентуры, заперся в двухкомнатной квартире захудалой многоэтажки. Проникнуть в редакцию можно только зная пароль. Здесь на столах дожидаются своей очереди кучи рукописей, со стен взирают портреты вожаков оппозиции. Бросается в глаза листок, приконопаченный к двери: номера телефонов агенств Рейтер, Франц-пресс, Би-би-си… На кухне стрекочет пишущая машинистка; эрудированная старушенция готовит из привезённых нами продуктов бутерброды к чаю… Курят молодые люди; на диване улыбается вежливый дипломат из Австрии, недурно изъясняющийся по-русски… Редактор беседует с красивым интеллигентом, недавно освобождённым из-за решётки, будущим президентом Грузии… Когда уходим, «витязь в барсовой шкуре» догоняет нас на улице и зовёт к себе в гости на Кавказ, не подозревая вместе с нами, что его там ждёт не дождётся ворона в павлиньих перьях – смерть…

В этом гнёздышке вольнодумства бывал и позже. Когда в Москве сверкал юбилейный Архиерейский собор, закордонные корреспонденты спросили: «Кого причислят к лику святых?»

– Брыкунина! – не задумываясь выдал я.

Проскочив в депутаты Верховного Совета, отец Глеб прокрался в центральный архив КГБ и раскрыл в еженедельнике «Аргументы и факты», кто какую кликуху имеет в картотеке слежки. Ему, рыжеватому (таким был, по преданию, Искариот), припаяли титул «Иуда».

– А какой «Иуда»? – щупал поднадзорный субъект библейскую компетентность чекистов. – Иуд было много… Был Маккавей из Колена Иудина…, был…

Тем летом отец Глеб прислал мне телеграмму в Крым, хотел отдохнуть у моря. Рыцари плаща и кинжала благосклонно посулили мне помочь с трудоустройством в Церкви, если оперативно буду докладывать им, чем ещё станет заниматься православный власовец.

После задушевной беседы с ними, на которую я пришёл в портках (просили не являться на вызов в рясе, отпугивающей их, будто огородное пугало птиц), позвонил Брыкунину и поделился, какой мёд источают уста уездных опричников. Ни разу не вербовали, а тут – нате! «Фантастические вариации на тему рыцарского характера»…

В Конторе Глубокого Бурения хватало специалистов, окончивших физико-математический факультет, там прекрасно знали идею квантовой физики: если за объектом установить наблюдение, он принимает конкретную форму и динамику, обретая временное существование, и не увильнёт в непостижимую неопределённость. Слежка позволяет ослабить поток беспокоящих охранку эмоций, стабилизировать состояние покоя…

Теперь, в Москве, в канун приезда президента США, когда схватка за храм Иоанна Предтечи достигла апогея, я попросил отца Глеба о поддержке, зная, что он в числе тех, кто свидится с высоким гостем из-за океана.

Брыкунин сказал, что берётся за наше дело, но взамен поручает мне составить для него трёхминутную речь ради произнесения на официальной встрече.

Я тронут, ведь никогда подобных спичей не сочинял… Тем не менее, обещаю…

Часа в четыре я опять в квартире оперного баса. Хозяева потягивают после обеда кофе на кухне…

– Послушайте, что с вами? – спрашивает вокалист, поглаживая примостившуюся на его коленях болонку. – Вам у нас скучно?.. Давайте познакомим вас… с Кучей!

– Что за каламбур? С какой «кучей»?

– Поёт у нас ведущие партии.

– Царица ночи, Розина, Снегурочка, Наташа Ростова, – вставляет концертмейстерша. – Не замужем… Давно развелась… Дочь в пятом классе, у бабушки в Киеве.

– Внешность?

– О, в вашем вкусе! То есть, в вашем возрасте. В прошлом – гимнастика, сейчас – аэробика, плаванье в бассейне… Ничего, кроме арий, поцелуев и цветов!

– Кстати, – подытожил бас, – почему бы вам сегодня не обратить на неё внимание? Занята со мной в «Свадьбе Фигаро»… служанка, проказница…

В тот вечер товарка моцартовских барынь так всполошила меня, что блеск в моих глазах, очевидно, не остался незамеченным для сидящей рядом со мной в партере супруги оперного лицедея. В антракте она стала тянуть меня за кулисы, чтобы представить актрисе. Я вежливо упирался, отнекивался, полагая, что столь гусарский метод знакомства несколько устарел. Тогда хитроумная сводня предложила пройти с нею в дирижёрскую и взглянуть поближе на Владимира Анатольевича Мошенского, чьё туловище во время спектакля высовывалось из оркестровой ямы, наподобие медведя из берлоги, и чья магическая манера повелевать стихией музыки очаровала провинциала, изголодавшегося по живым звукам симфонических инструментов.

– Очень любопытный экземпляр! – рекомендовала концертмейстерша. – Из окружения Рихтера…