Духота

Не так ли и наш дух оторван от нашей исконной Родины? Мы заброшены в плен материального бытия. Жизнь в неуклюжих злых формах расставила вокруг вещи, которые караулят нас. Чужой язык, чужие нравы, чужая земля! Кто водворил нас на лестницу, где семейная страда – ступень, стычки с сослуживцами – ступень, любовь к ближнему – ступень, болезни – ступень?!

В этой огромной штольне, называемой жизнью, работал в шестом веке монах по имени Иоанн. Слепнул от ужаса, но не впадал в истерику. «Склонные к сладострастию часто бывают сострадательны и милостивы, скоры на слёзы и ласковы, но пекущиеся о чистоте не бывают таковы».

Двадцатый век – детёныш неверия, муравей на гумне, воображает порой, что раньше не существовало ни проблемы человека, ни шума вокруг прав человека. Адам, якобы, терялся среди племенной вражды, огня, кристаллов, прыщей, школ, кастрюль, царей, лошадей, религий. Политэкономия, социология, разные общественные науки – будто бы предтечи спора о внутреннем стержне человека, по-настоящему накалившегося лишь в наше время.

Но «Что я знаю? Что я могу делать? На что я могу надеяться?» – это не вопросы, впервые возникшие в творчестве Иммануила Канта, а замалчиваемое достояние духовного опыта отцов Церкви, один из которых игумен Синайского монастыря в Палестине, старец Иоанн, написал искренний шедевр о том, что такое человек.

Книга называется «Лествица».

Автора терзает мысль о конечности человеческого бытия, о его отношении ко времени, о месте человека, как сейчас выражаются, во взрывающейся и расширяющейся Вселенной. «Самопознание», – подчёркивает старец, – «есть верное понятие о своём возрасте».

Писатель знал: «Кто хочет делить словом, что есть Бог, тот, слепотствуя умом, покушается измерить песок в бездне морской». «Небезопасно плавать в одежде; небезопасно и касаться богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть».

Всю жизнь он углублялся умом и сердцем в сотворённый Богом «чин бытия и начала». Понимал: мир – сплошное противоречие.

Бес нашёптывает: «Бог – человеколюбив. Греши напропалую!». Но влезешь в болото по самые уши, и окажется, что Бог не только человеколюбив, но и неумолим, строг, праведен. Нет пощады! Плоть – «моя заступница и моя предательница», «как я сам себе и враг и друг?». Душа и тело взаимосвязаны. «Ум, будучи бестелесен, от тела оскверняется и омрачается, и, напротив, невещественное от персти утончевается и очищается».

Что делал игумен?

«Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть», – твердил инок и по ступеням своей книги спускался в подземелье человеческой души. Он указывал на причины гибели сокровенного человека внутри каждого из нас: это – привычка, долгий навык к греху, бесчувствие души, забвение смерти. Дар прозорливости позволял ему набросать сетку понятий, дать чёткое определение тому, что такое набег мысли, прилог, прелесть, страсть, отчаяние. Он учитывал личность грешника, обстоятельства содействующие преступлению или проступку, духовную зрелость отступника евангельских принципов. Не было огульщины в его сердечной молитве за упавшего, ибо, по его убеждению, унять беса иногда значит удержать руками молнию.

Преподобный проповедует беззаботность, когда кишит накопление экономических благ, наращивается материальная заинтересованность, которые-то и превращают мир в Освенцим или ГУЛАГ не только в Европе, но и в Америке: везде ты тянешь камень из катакомб, куда тебя загнал твой грех!

Подлинное покаяние – считать себя достойным любых бед. «Плач по Богу есть золотое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви».

В концлагере жизни веди себя как один французский композитор. Будучи военнопленным, маэстро сочинял музыку «На конец времени» и исполнял её на убогих инструментах лагерный оркестр в присутствии палачей. «Твоей женой да будет память о смерти, детьми – сердечные воздыхания».

Живи, как солдат на войне. Вокруг свистят мины, зияют воронки, вся планета контужена, а пригрело солнышко, подоспела весна, и обрубок дерева, обструганный кол, на котором натянута ржавая колючая проволока, дрогнул и пустил зелёный росток: не теряй в себе образ Божий!

Что даст формальный разбор творчества святого Иоанна Лествичника? Мы лишь бегло, поверхностно коснулись потаенных бездн внутреннего окоема православного художника. Мы знаем, что он ведал и что делал.

А на что надеялся, с неугасимой горячностью стремясь к правде Божией?

На Страшный Суд.

Аминь.

Демонов язва

Ещё пустели ясли в Вифлееме, а Крест уже искал хозяина.

Холодно было изгнанному из рая Адаму. Нашёл он две сухие щепки, случайно сложил их поперёк, потёр, и – затлело, задымилось, вспыхнуло пламя, подле которого человек до сих пор греет свои ноющие в осень кости.