Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник

Едва я, почти бездыханный, в полубеспамятстве, вновь опустился на свой стул, как один из наших стражей удалился. Дверь захлопнулась с ужасающим грохотом, огни погасли, собравшиеся исчезли, и я ощутил вокруг себя холодную, мертвую тишину гробницы. Только по левую руку слышал я вздохи Франциски. Через несколько мгновений ее столкнули в зияющее подземелье; я слышал, как она падала со ступени на ступень. Затем раздался душераздирающий вопль. Приглушенные хрипы мучительной смерти донеслись сквозь конвульсивные всхлипывания и лязганье железа. В тот же миг я лишился чувств.

Эти слова были последними, что я услышал в повествовании графа. Потеряв сознание, я соскользнул со стула на пол перед камином. Граф призвал слуг на помощь — меня едва удалось спасти.

Когда я вновь пришел в себя, то лежал уже на своей постели полураздетый. Вокруг стояли слуги. Граф сидел поблизости в неком туманном забытьи, подперев голову рукой. При первом же моем стоне он вскочил и опустился подле кровати на колени.

— Что за ужасная тайна! — воскликнул он. Устремив на меня испытующий взор, он продолжал: — Бога ради, скажите, кто вы?

Я постарался овладеть собой. Ласково взял я графа за руку, но он вырвался и стремглав покинул комнату. Его слуги последовали за ним, вскоре я услышал, как из стойла вывели лошадь и подвели к воротам замка.

Утро еще не забрезжило, и так как я пребывал в совершенном изнеможении, то собрался немного поспать. Я отослал слуг, закрыл глаза, но возможно ли было задремать? Ах, Франциска! Я еще слышал твои жалобные всхлипывания; исторгнутый в предсмертном ужасе вопль все еще мерещился мне в мучительном забытьи; тысячи смутных образов теснились перед моим мысленным взором, и все же для меня оставалось нечто непостижимое в ее трогательном преображении. Одна из картин заставила меня содрогнуться: Франциску, находящуюся рядом со мной, опускали в могилу! «Франциска! Это ты!» — воскликнул я во сне и протянул к ней руки.

Я почувствовал чье-то ледяное прикосновение. Потрясенный, я отпрянул. Я оставил горящую свечу, но теперь в комнате был разлит ослепительный свет. Тихое кипение в воздухе выдавало присутствие высшего существа. То был Амануэль[123].

— Чего тебе надобно? — вопросил я его. — Даже здесь преследуешь ты меня!

— Два года минуло, — ответил он с благосклонной важностью, — с тех пор, как ты меня не видел. Но я не покидал тебя ни на час. Берегись, Карлос, как бы мне не пришлось явиться тебе еще раз! Я услышу тебя, где бы ты ни был. Предупреждаю тебя, Карлос!

Тут он исчез. Сияние погасло — ни тихого веяния, ни клубящегося воздуха. В комнате воцарилось прежнее спокойствие. Едва смея дышать, я откинулся на подушки.

Графа не было два дня, никто его не видел. На третий день он воротился совершенно смущенный. Я как раз вышел погулять в сад, чтобы, вдыхая аромат молодых цветов, освежить угасший жизненный дух. Едва я повернул из боковой аллеи на главную, граф уже стоял передо мной. Не промолвив ни слова, он бросился мне на шею, вновь отпрянул и подвел меня к ближайшей дерновой скамье. Тут упал он к моим ногам, достал из-за пазухи запечатанный пакет и вложил его мне в руку. Обняв меня тысячекратно и увлажнив мое лицо слезами, он оторвался от меня и стремительно зашагал вверх по аллее.

Трепеща, прочел я надпись на таинственном пакете, — он предназначался мне, был скреплен двумя печатями и несколько раз обвязан бечевкой. Узлы были настолько крепки, что я не смог их развязать. Тогда я вспомнил о своих карманных ножницах: футляр был при мне, но он оказался пуст, — наверное, ножницы я где-то оставил. Не удавалось ни развязать бечеву, ни вытащить между путами письмо так, чтобы не порвать его.

Промучившись несколько минут, решил я, что благоразумнее всего возвратиться в замок. Тут же за мной зашел один из моих слуг. В замок прибыли незнакомые мне соседи, желавшие нанести графу визит. Графа, однако, нигде не было видно, и мне пришлось их принять. Мы побеседовали, потом подали обед, но я думал только о своем письме. За игрой оно мерещилось мне в каждой карте. Начались танцы; я порывался покинуть залу, но мне ежеминутно задавали пространные вопросы, на которые необходимо было дать столь же пространные ответы.

Когда гости наконец уехали и я тысячекратно пожелал им вослед доброй ночи, поспешил я наконец не без страха в свою комнату, схватил сумку — неописуемый ужас! — она была пуста. Пакет исчез — поиски по всему дому ни к чему не привели.