Духовная традиция восточного христианства

Любовь к Богу есть в то же самое время величайшая заповедь (Мф 22, 38). «Затем следует школа заповедей Божьих, — продолжает Василий Великий, — где это семя взращивается с прилежанием»[2185]. Для Василия Великого соблюдение заповедей состоит исключительно в восприятии гласа Божьего, который создает мироздание и управляет им[2186].

Любовь — «царица добродетелей». Она «не рождается сама по себе»[2187], а из «внутренней свободы»[2188], лежащей в основании любой добродетели.

Любовь к Богу: eros или agape?

Учение Платона не оставляет сомнения в том, что любовь к Богу (έρως) состоит в определенном желании (επιθυμία)[2189]. Более того, по Василию Великому любовь к Богу как «семя разума» проявляется на психологическом уровне прежде всего как сильное желание самосовершенствования, «страстное, острое, нестерпимое, неистовое»[2190].

К концу Второго Великого Правила Василий Великий говорит уже о личном переживании[2191], связанном с любовью к Богу: «Перед судом Христовым он [дьявол] представит нашему Судье наше небрежение божественной любовью как оскорбительный упрек самому Христу… Это оскорбление, брошенное в лицо Господу, и эта подлинная надменность дьявола, бахвальствующегося своей победой, мне представляется наказанием более тяжким и невыносимым, чем все муки геенны»[2192].

Это личное переживание св. Василия Великого вдохновляется не корыстным интересом, но любовью, которая, как кажется, забывает о своей награде, по крайней мере в той степени, в какой ограниченное существо способно на это по благодати Божьей. Однако в этой адаре и состоит уже вознаграждение, ибо сам Бог есть милосердие: «Бог есть истинно Бог для тех, кто соединен с ним узами милосердия»[2193].

Подобная любовь «духовна», поскольку она либо сообщает, либо предполагает наше уподобление Богу–Любви. Следовательно, мы понимаем, что она встречается достаточно редко. Для Максима Исповедника она существует только в тех, кто избавился от любых следов себялюбия[2194]. Однако, если она достигнута, она очищает душу от всяческой скверны, страстей, угнетающих душу, и эта любовь убеждает нас «взирать равнодушно не только вещный мир, но и нашу временную жизнь»[2195].

Любить Бога во имя самого Бога означает также принимать все произведения рук Божьих, любить все созданное им и дивный порядок, который царит в нем, то есть соблюдать заповеди, особенно «вторую», которая состоит в любви к ближнему. Невозможно, утверждает Максим Исповедник, истинно любить Бога, не любя ближнего, или любить ближнего, не любя Бога[2196]. Таково есть неделимое единство двух любовей, которое дает нам способность любить Бога в άγάπη, которая ничего не ждет взамен, той любовью, которая подает другому: «Ибо алкал Я, и вы дали мне есть… Господи! Когда мы видели тебя алчущим, и накормили?.. Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25, 3540). Итак, «любовь Божия состоит в отношении ко всякому образу Божию, как к самому Богу»[2197].

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ МОЛИТВА

1. Суть молитвы

Великолепие молитвы и ее необходимость

«Ничто не сравнится с молитвой, — пишет Иоанн Златоуст, — благодаря ей невозможное становится возможным, непосильное — посильным. Человек, творящий молитву, не может впасть в грех»[2198].

Феофан Затворник объясняет следующим образом, почему отцы посвятили молитве такое количество трактатов: «Молитва есть все. Она объединяет все: веру, жизнь, основанную на вере, спасение… Хотелось бы надеяться, что однажды все молитвы святых будут собраны в единую книгу, которая станет подлинным источником спасения»[2199]. Молитва — выражение жизни Святого Духа в нас, «дыхание духа»[2200], «барометр духовной жизни»[2201]. Церковь всецело «дышит дыханием молитвы»[2202].

Некогда монахи называли молитву божественной философией, «наукой наук»[2203], в том смысле, что философия всегда пребывает в поиске последних оснований сущего. Христиане Духом ведомы к Отцу через Сына[2204], который есть Человек (а не «космический закон»). Приближение к Нему предполагает диалог, которым и является молитва.

Кому мы молимся?

Согласно древнему литургическому правилу, молитва обращена к Богу через Сына в Духе Святом. Ориген утверждал, что молиться должно не Христу, а во Христе[2205]. Лишь позднее обращения к «посредникам» станут встречаться чаще.

Во время молитвы душа ведома Духом (όδηγούμενος ύπό θείου πνεύματος)[2206], она творит молитву «в Духе». Таким образом, молитва является своего рода «вдохновением», ибо Дух молится внутри нас; только в этом случае можно быть уверенным в том, о чем следует просить, и в том, что наш голос достигнет Бога[2207].