Духовная

– Николай, послушайте, я умоляю вас отказаться от дуэли с Александром. Какими бы ни были ваши мотивы, вы должны думать о нас, об Оле, о генерале. И если в вашем намерении стреляться есть хоть доля моей вины, я прошу вас о прощении и готова еще раз повторить, что это все лишь нелепая случайность. Я не видела Сашу до сегодняшнего вечера. Понимаете, он единственный, с кем я могла поговорить о матери. В конце концов, дуэль не вернет вам брата! Пожалуйста, найдите в себе силы простить Сашу и отказаться от дуэли.

– Конечно, ведь все можно и нужно прощать. Как там учит нас Святая Церковь? Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую?

Полина замерла, в его руке она заметила внушительного размера бокал коньяку.

– При чем тут церковь? Вы слышите меня? Вас же могут убить!

– … и в своем единственном письме ко мне вы тоже пишете о прощении, так ненавязчиво. Мол, прошу меня простить, была не права. Знаете, а ведь это все бред. Человеку дается один-единственный шанс, и все его поступки, подобно бусинам, нанизываются на нить жизни, ни снять, ни поменять местами. Совершил правильный поступок – бусина белая, поступил не по совести – черная. Вот ты думаешь, ушла в монастырь, и с тех пор все бусины на твоей нитке белые? А вот и нет. Нет бусин! Никаких бусин нет, потому что и поступков нет. Поступок – это выбор, когда человек сам принимает решение, что хорошо, а что плохо, и сам потом живет с последствиями своего решения. А ты лишь по библейским прописным истинам живешь, своих решений не принимаешь. Спасать она больных и убогих хочет…

– Вы пьяны.

– А ты – дура! Уйти она собралась, когда ребенку семь лет исполнится. Мне было семь, когда не стало матери. Ты думаешь, ему проще будет от того, что мама других детей спасает вместо того, чтобы с ним быть? Знаешь, лицемерие – это любить всех просто потому, что кто-то сказал, что так правильно. А ты попробуй сама хотя бы одного человека полюби без этой твоей жалости!

Полина про себя повторяла, что он не в себе, что он пьян и сам не ведает, что говорит, но губы ее все равно предательски задрожали. Смахнув навернувшуюся слезу, она забрала бокал Николая и одним глотком его осушила, чем наконец отвлекла Николая от пьяных рассуждений о жизни.

– А теперь ступайте к себе в комнату и умойтесь. Утренний воздух вас отрезвит. За врачом вы, разумеется, не послали, поэтому вместо него с вами поеду я. У вас менее часа на сборы, до Волкова поля путь неблизкий.

***

Предрассветный туман почти рассеялся. Николай и зять Александры Михайловны сидели в коляске напротив Полины. Друг Николая, казалось, был более взволнован, чем сам дуэлянт:

– Николя, черт тебя побери! Это безответственно, в конце концов. С чего ты вообще взял, что с твоим братом стрелялся именно этот штабс-капитан?

– Он сам признался, Полина Ивановна может подтвердить. Но это еще не самое интересное.

Голос Николая с похмелья звучал хрипло, но способность трезво мыслить к нему уже вернулась.

– И что же тут может быть интересного?

– Я искал его больше года, это при моих-то возможностях. Этот человек очень старался, чтобы о его причастности к смерти Петра никто не узнал. Старался до вчерашнего вечера.

– Да мало ли причин? В конце концов, он находится под командованием твоего отца!

Николай промолчал.

Секундант Саши, еще совсем юный офицер, один из тех, кого Полина видела вчера среди приглашенных генерала, не отрываясь смотрел на брегет, и ровно через четверть часа от назначенного времени подбежал к их экипажу.

– Господа, полагаю у Александра Александровича имеются чрезвычайно важные обстоятельства, объясняющие его задержку.

Друг Николая, не веря своему счастью, посмотрел на собственные часы:

– Пятнадцать минут, господа. Слава богу! Александр Александрович признается уклонившимся от дуэли. Николай, поехали отсюда.

Но Николай вышел из экипажа, явно демонстрируя свое желание дождаться оппонента.

В результате все собравшиеся прождали около часа и прождали бы еще, если бы не посыльный, доставивший донесение для Николая из полицейского управления. Ему надлежало срочно явиться в контору нотариуса Белогородцева. Попрощавшись с зятем Александры Михайловны, Полина и Николай отправились в Петербург. Оставшись наедине, Николай сделал над собой усилие, старательно избегая, однако, слова «прощение»:

– Боюсь, сегодня ночью я был пьян…

– Не стоит, будем считать, что мы с вами квиты.

Николай хотел было завести Полину домой перед тем, как явиться к Белогородцеву, однако путь в дом генерала пролегал через улицу, на которой жил и работал нотариус, и проехать мимо его конторы они не смогли. Издалека было видно, что буквально несколько часов назад в здании полыхал пожар. Рядом с местом происшествия на телеге под простыней лежало тело Белогородцева. Завидя Николая, уже немолодой следственный пристав сразу же поспешил к нему.

– Николай Павлович, простите, что побеспокоили, особенно учитывая случившееся с вашим отцом, но без вас совершенно никак.

Николай велел Федору вести Полину домой и продолжил разговор с приставом:

– Что тут стряслось?