Духовность Общества Иисуса

Верно, что нам встретилось некоторое число иезуитских сочинений, содержащих рассуждения о добродетелях, их подобающем предмете, их взаимном подчинении, подобные рассуждениям св. Фомы в II^a – II^ae. В них мы снова встречаемся с классической схемой четырех основных добродетелей, которые, вместе с различными своими частями, объединяются в три богословские добродетели. Но, даже когда перед нами, таким образом, отправная точка более отвлеченного порядка, за редким исключением евангельские события и слова придают этим указаниям конкретность и освещают их светом Христовым. Как бы то ни было, большинство авторов предпочитает посвящать свое внимание добродетелям, наиболее ярко проявившимся в жизни Господа нашего, не отводя много места умозрительным схемам. Так, Родригес будет пространно говорить о тех добродетелях, в которых молодые монашествующие, его читатели, должны в первую очередь подражать своему божественному Образцу, никоим образом не беря во внимание классическое деление. Россиньоли не вовсе оставляет в стороне это деление и четыре основных добродетели, которые находит у отцов, своих вдохновителей, но все же начинает с целой книги о самоотречении и будет выбирать из числа тех добродетелей, которые относятся к четырем основным. Таким образом, не что иное, как пример Христа, составляет главное основание иезуитских трактатов о добродетелях и определяет их практическое приложение.

Морализм?

Отсюда видно, что следует думать о морализме, в котором их часто упрекали. Это расплывчатое и удобное слово поддается множеству истолкований. Оно может обозначать учения древних философов, Эпиктета или Марка Аврелия, всецело посвятивших себя своему личному нравственному совершенствованию и сделавших его средоточием и целью всей своей духовной жизни. Они рассчитывали достичь его благодаря своей собственной доброй воле, своей любви к истине и благу. Но ни один иезуит, насколько я знаю, никогда не делал своей конечной целью нравственную правоту и не думал, что может достигнуть этой правоты иначе, как обретя от Бога посредством молитвы те дары, которые необходимы для излечения немощей его разума и воли. Для иезуитов, как и для всех католиков, единственной целью всего является слава Божия, которую должно снискать посредством блаженного видения Его Существа. Таким образом, все усилия, направленные на нравственное совершенствование в этой жизни, в конечном счете направлены на достижение большей полноты этого видения. Жизнь и освящение ради Бога и Богом, не ради себя и не собой – вот двойная бездна, отделяющая духовность иезуитов, как и всякую христианскую духовность, от любой, пусть даже самой возвышенной, духовности древних философов.

В католической духовной жизни морализм может означать также тенденцию отводить значительное место прямому культивированию нравственных добродетелей наряду с добродетелями богословскими. При этом в большей или меньшей степени вдохновение черпается в древней философской морали. Здесь также совершенно ясно, что ни одному католику не придет в голову ставить какую-либо нравственную добродетель выше любви, веры и надежды, главнейшего основания всякой благодатной духовной жизни, или переносить в неизменном виде в свое наставническое служение нравственные советы языческих мудрецов. Последние необходимо подвергать основательным разъяснениям, чтобы они могли вписаться в христианский контекст[1343]. Но, как мы только что видели, в разных типах духовности место труда, непосредственно направленного на развитие в себе этих нравственных добродетелей, таких как религиозность, терпение, благоразумие, смирение, послушание, чистота, самоумерщвление и т. д., может быть очень неодинаковым. И в этом смысле, если иезуиты в целом мало предаются отвлеченной теории добродетелей, их определениям и классификациям, то на практике они часто делают упор на необходимости усердного их снискания, особенно некоторых из них. И если в советах, которые они дают по этому поводу, в средствах, которые они предлагают применять для обретения добродетелей, они не раз прибегают к заимствованиям из моральных учений философов классической древности, то было бы удивительно, если бы столь ревностные гуманисты, какими они были в большинстве своем, поступали иначе. Отцы Церкви, в особенности св. Григорий Великий, также многим обязаны тем же сочинениям о нравственности. В Средние века, если говорить только о величайшем из богословов XIII столетия, св. Фоме, в вопросах своей «Суммы теологии», посвященных нравственной добродетели, последний часто почти шаг за шагом следует рассуждениям Макробия и его предшественников. В XVI и XVII вв. все духовные школы в большей или меньшей степени обращаются к этому источнику, и, честно говоря, не создается впечатления, что иезуиты были в этом более неумеренны, чем другие. В этом, как и в остальном, они принадлежат своей эпохе, только и всего.