Духовный символизм Ф. М. Достоевского

В сюжете «Фауста» воплощается гностическая идея Я. Беме о соотношении добра и зла, свободы и необходимости. Фауст, в соответствии с этой идеей, движется из утраченного Золотого века через неизбежное изживание зла в практике жизни к восстановлению мировой гармонии. Тему Золотого века в романе раскрывает Версилов. В его рассказе так же, как и в сюжете «Фауста», выявляются мировые периоды: Золотой век Европы – религиозная жизнь Европы, начиная со времен античности; европейская современность – жизнь европейских народов на новых началах, жизнь из себя, когда француз только француз, а немец только немец; будущая гармония народов, когда они осознают свое бытийственное одиночество на земле, когда это осознание увенчается повторным явлением Христа. Второй период, как и у Беме, осмысливается как период борьбы страстей, в ходе которой совершаются преступления, то есть творится зло. Но творение зла – это исполнение роли, прописанной мировой судьбой: «Им (европейцам. – С.Ш.) еще долго суждено драться, потому что они – еще слишком немцы и слишком французы и не кончили свое дело еще в этих ролях. А до тех пор мне жаль разрушения. <…> А им? О, им суждены страшные муки прежде, чем достигнуть царствия божия» (13; 377).

Для избранных же людей, которые носят в себе идею конечного всепримирения, и к которым Версилов причисляет себя, предлагается идея практического добра: «А осчастливить непременно и чем-нибудь хоть одно существо в своей жизни, но только практически, то есть в самом деле…» (13; 381).

Подросток готов следовать за Версиловым: «Мне теперь не нужно мечтать и грезить, мне теперь довольно и вас! Я пойду за вами!» (13; 373) Но Версилов уже закончил свои странствия: «А мои странствия как раз уже закончились и как раз сегодня…» (13; 373) Под странствиями здесь имеются в виду не столько перемещения в пространстве, сколько странствия духовные: герой желает практически осчастливить Софью, мать Аркадия, но дело останавливается на полпути, так как он влюбляется в Ахмакову. Версилов противится этому чувству, так как оно нарушило его свободу – свободу в практической реализации своих идеалов. Он называет возникшую в нем любовь фатумом: «И, уж конечно, это был фатум. Он (Версилов. – С.Ш.) не захотел его, «не захотел любить». Не знаю, смогу ли передать это ясно; но только вся душа его была возмущена именно от факта, что с ним это могло случиться. Все-де, что было в нем свободного, разом уничтожалось пред этой встречей, и человек навеки приковывался к женщине…» (13; 384)

Гуманная, общечеловеческая, любовь к матери Аркадия, любовь от головы вынуждена уступить любви к Ахмаковой – любви естественной. Фатумом Версилов называет природу, естество, – то начало в себе, с которым он справиться не может. Более всего он оскорблен тем, что, имея над ним такую власть, Катерина Ивановна не являет собой совершенства: «Совершенство? Ее совершенство? Да в ней нет никаких совершенств! <…>. Это – самая ординарная женщина, это – даже дрянная женщина… Но она обязана иметь все совершенства! <…> Потому что, имея такую власть, она обязана иметь все совершенства!» (13; 386) Причина оскорбленности в том, что властная сила естественной любви, с которой он не может справиться, не возвышает героя до совершенства, а, напротив, унижает своей обыденностью, ординарностью.

В переживаниях Версилова воспроизводится мировоззрение Фауста, который признает в человеке два начала – возвышенное стремление ввысь – к богам, и низменное естественное влечение:

Как ясно мне тогда, что совершенства
Мне не дано. В придачу к тяге ввысь,
Которая роднит меня с богами,
Дан низкий спутник мне

[Гете, 1976, 126].

Дальнейшие события романа свидетельствуют о том, что Версилов не закончил странствия, как полагал, но что фатум природного влечения опять заявляет о себе, и герой разбивает завещанную ему Макаром Ивановичем икону, тем самым отказываясь от брака с Софьей. Так герой вступает на очередной круг скитаний.