Духовный символизм Ф. М. Достоевского

Низменность воззрения и проникновения в действительность, то есть низменность идеала художника оценивается Достоевским с высоты идеала Христова, вне которого невозможно в полноте постичь духовный смысл совершающихся событий. В письме к Страхову от 30 мая 1871 года пишет о помутнении эстетической идеи и причинах того: «Итак, эстетическая идея в новом человечестве помутилась. Нравственное основание общества (взятое из позитивизма) не только не дает результатов, но и не может само определить себя, путается в желаниях и в идеалах. Неужели, наконец, мало теперь фактов для доказательства, что не так создается общество, не те пути ведут к счастью и не оттуда происходит оно, как до сих пор думали. Откуда же? напишут много книг, а главное упустят: на Западе Христа потеряли (по вине католицизма), и оттого Запад падает, единственно оттого. Идеал переменился, и – как это ясно!» (29₁; 214)

В «Дневнике писателя» за 1877 год в главке «Единичный случай» Достоевский не противопоставляет два реализма, а дает формулу, в которой соединяет две реальности – физическую и духовную. Для правильного отображения действительности, фактов жизни надо, чтобы к реализму изображения добавился нравственный центр: «Я ужасно люблю реализм в искусстве, но у иных современных реалистов наших нет нравственного центра в их картинах, как выразился на днях один могучий поэт и тонкий художник, говоря со мной о картине Семирадского» (25; 90–91).

Реализм с нравственным центром и станет основой художественного направления писателя, его символического миросозерцания.

Нравственный центр – это идеал Христов. Отступление от Христа становится причиной помутнения эстетической идеи, то есть художник в фактах действительности перестает видеть самое главное – сущность этих фактов.

В своих произведениях Достоевский изображает человека в его верности или неверности идеалу Христову. Как точно оценивает К. А. Степанян, метасюжетом романов писателя станет сюжет личного спасения: «Эта личная история спасения человека и составляет главный сюжет романов Достоевского» [Степанян, 2010, 33].

Изображение человека в свете его личного спасения составляет содержание христианского, а конкретнее, духовного, символизма. По определению С. С. Аверинцева, христианский символ есть ««знамение», требующее «веры» (как доверия к верности Бога), и одновременно «знамя», требующее «верности» (как ответа на «верность» Бога)» [Аверинцев, 1997, 130]. Христианин в символическом понимании – это воин Христов, который ведет борьбу против духов тьмы [Аверинцев, 1997, 131].

Верность или неверность в отношении ко Христу, Его заповедям, духовные законы, действующие на путях верности/неверности и проявляющиеся как во внутреннем человеке, так и в событиях – все это составляет предмет художественного изображения у Достоевского. Человека и историю он видит под знаком идеи личного самосовершенствования. Поэтому там, где он пишет об идеальной действительности, идее (идеале) художника, точках и пунктах истории – везде имеется в виду идея самосовершенствования, идея спасения.

Глубину художественному произведению задает изображение человеческих типов и характеров (22; 106–107).

В изображении типов и характеров писатель, как и портретист в изображении лица, прозревает, когда человек наиболее на себя похож, то есть изображает человека в его идее. Но чтобы увидеть человека в его существе, надо, чтобы художник смотрел на воспринимаемую действительность глазами своей идеи (идеала) (21; 75–76).

Когда человек наиболее на себя похож в свете идеи самосовершенствования? В те моменты, когда он проявляет себя в отношении к вечности, когда высказываются неисследимые глубины человеческого духа. В полемике с Н. С. Лесковым по поводу рассказа М. А. Недолина «Дьячок» Достоевский раскрывает значение, какое он вкладывает в понятие идеи: «Задача искусства – не случайности быта, а общая их идея, зорко угаданная и верно снятая со всего многоразличия однородных жизненных явлений. <…>. Но для повествователя, для поэта могут быть и другие задачи, кроме бытовой стороны; есть общие, вечные и, кажется, вовеки неисследимые глубины духа и характера человеческого» (21; 82).

Под неисследимыми глубинами духа и характера человеческого Достоевский понимает духовные движения души, в частности, когда человек опытно познает покаяние и смирение.