Думаю, как все закончить

– Он еще не закончен. Просто отвратительная дыра в земле для водонагревателя и тому подобного. Мы им не пользуемся. Это пустая трата пространства. Внизу ничего нет.

– Дыра в земле?

– Просто забудь о нем. Он есть. И это не самое приятное место. Все. Пустяк.

Я слышу, как где-то наверху хлопает дверь. Смотрю на Джейка, проверяю, заметил ли он это, но он погружен в свои мысли, смотрит прямо перед собой, пристально, хотя, казалось бы, в пустоту.

– Откуда эти царапины на двери?

– С тех пор, как у нас была собака.

Я перехожу от плиты к стене с картинами и эскизами. Вижу, что на стене есть и несколько фотографий. Все черно-белые. В отличие от эскизов, все фотографии в рамках. На этих фотографиях никто не улыбается. У всех суровые лица. Посередине висит снимок молодой девушки лет четырнадцати, может, моложе. На ней белое платье, она позирует стоя. Снимок выцвел.

– А это кто? – спрашиваю я, дотрагиваясь до рамы.

Джейк не встает, но поднимает глаза от книги, которую взял с кофейного столика:

– Моя прабабушка. Она родилась в 1885 году или около того.

Худая и бледная. Выглядит застенчивой.

– Она не была счастливым человеком. У нее были проблемы.

Меня удивляет его тон. В нем слышится намек на несвойственное Джейку раздражение.

– Может, у нее была тяжелая жизнь? – предполагаю я.

– От ее проблем тяжело было всем. Ну, без разницы. Я даже не знаю, зачем мы до сих пор держим ее фото на виду. Это печальная история.

Мне хочется узнать о ней побольше, но я не спрашиваю.

– А это кто?

На фото ребенок, совсем малыш – года три-четыре.

– Не знаешь?

– Нет. Откуда мне знать?

– Это я.

Я наклоняюсь ближе, чтобы лучше рассмотреть.

– Что? Не верю. Это не можешь быть ты. Фотография слишком старая.

– Просто она черно-белая. Это я.

Мне сложно ему поверить. Ребенок стоит босиком на грязной дороге рядом с трехколесным велосипедом. У ребенка длинные волосы, и он пристально смотрит в камеру. Я приглядываюсь получше и чувствую, как мои внутренности сжимаются. Ребенок не похож на Джейка. Нисколечко. Он похож на маленькую девочку. Если точнее, на меня.

* * *

– Говорят, он почти перестал разговаривать.

– Перестал разговаривать?

– Общался без слов. Работал, но ничего не говорил. Из-за этого все чувствовали себя неловко. Я проходил мимо него в коридоре, здоровался, а он с огромным трудом смотрел мне прямо в глаза. Потом краснел, и вид у него делался отстраненный.

– Серьезно?

– Да, я как-то даже пожалел, что нанял его. И дело не в том, что он был некомпетентным. Все всегда было чисто и аккуратно. С работой он справлялся. Но дошло до того, что у меня появились подозрения, понимаешь? Я что-то почувствовал. Как будто он был не совсем нормальным.

– Получается, все было неспроста.

– Да, получается. Надо было действовать, что-то предпринять, прислушаться к своей интуиции.

– Не стоит судить задним числом. Мы не должны чувствовать себя виноватыми из-за действий одного человека. Дело не в нас. Мы-то нормальные люди. Дело только в нем.

– Верно. Хорошо, когда кто-то об этом напоминает.

– И что теперь?

– Постараемся все забыть. Найдем замену. Двинемся дальше.

* * *

Вот мы и за столом – к счастью, запахи весьма хороши. Сегодня мы пропустили обед, готовясь к этой трапезе. Я хотела проголодаться наверняка и добилась своего. Единственное, меня беспокоят головная боль и смутный металлический привкус во рту, который я ощущаю уже несколько дней. Он появляется, когда я ем определенные продукты, и, кажется, хуже всего с фруктами и овощами. Химический привкус. Понятия не имею, чем он вызван. Когда я замечаю его, то аппетит сразу пропадает, и я надеюсь, что на этот раз такого не случится.

Еще меня удивляет то, что мы так и не повстречались с родителями Джейка. Где же они? Стол накрыт. Еда на месте. Я слышу шарканье в другой комнате, вероятно, на кухне. Беру себе булочку, теплую булочку, разрываю ее пополам и намазываю сверху кусочком масла. Но не ем, осознавая, что я единственная, кто приступил к трапезе. Джейк просто сидит и ждет. Как же я проголодалась.