Дурак космического масштаба

Только потом я узнал, что эта внешняя «легкость» лежит в плоскости многолетних психических тренировок. Что экзотианец будет замечен и остановлен тобой, только если он сам этого хочет. Прочих, проходящих мимо, я просто «не видел». Но тогда мир Ориса показался мне миром свободы человеческих чувств.

После полугодового заточения в корабле нам, первогодкам, казалось, что мы, как боги сошли с неба на землю. Я больше никогда столько не пил, нигде не позволял себе такого дикого количества беспорядочных связей с… Я даже не всегда понимал, с кем и что делаю: инопланетян и авериков, человекоподобных продуктов генной инженерии на Орисе много. Это в Империи запрещено клонирование и генетическое программирование в технических целях. В мирах Экзотики законы иные.

«…Экзотианцы мыслят не так, как мы. Дело не только в различиях наших культур. Мозги у нас тоже разные. Ты читал, наверное: другой уровень электрической активности участков мозга и все подобное? Они работают над этим с детства. И в поколениях это уже сказалось. Ну, и воспитание. Можно взять козленочка и воспитать из него тигра. Проживет этот “тигр” недолго, желудок к мясу не приспособлен, но бодаться будет до последнего.

Вот и экзотианцы будут бодаться с нами до последнего. Хотя и мы, и они – люди.

Но человеку всегда нужен иной, хоть чем-то отличный от него, чтобы ощутить себя правым, лучшим и более достойным.

В этом психологическая основа природы войн. Одни хотят казаться лучше других, более умными, прогрессивными. Жадные до денег сумеют воспользоваться этими настроениями, чтобы завладеть большим числом пригодных для жизни планет.

А начнем войну мы, потому что у экзотианцев есть психические и культурные преимущества перед нами. Значит, мы можем противопоставить им только силу.

Что бы там ни произошло в начале войны – помни об этом. О том, что сила выгодна нам. Нашим политикам и дипломатам. В каком-то из спорных секторов спровоцируют беспорядки, и колесница покатится.

Ты должен понимать, Анджей, что экзотианцы, с которыми вы сейчас (я уверен в этом) воюете – такие же люди, как ты и я. Им так же бывает больно, они так же теряют на войне близких, так же способны на безрассудные и героические поступки.

Помни об этом, когда будешь убивать.

И не говори себе, что их дети и женщины – это не наши дети и женщины. Наши, Анджей, наши. Нет у слабых никакой принципиальной разницы. Да и у сильных нет…»

По коридору пронесся душераздирающий визг. Так визжать могла только Лайе, вторая «сестричка» Вланы. Я подозревал, что сестры они не родные. Уж больно много наблюдал разногласий.

Корабль с присутствием женщин благополучно превращался в дурдом.

Я убрал дневник в сейф и вышел в коридор.

Лайе, увидев меня, замолчала. Мой вид изначально внушал ей опасения. Оказалось, суть проблемы в том, что милашку не выпустили в город.

– И все? – спросил я.

Гарман, это от него Лайе удирала по коридору, кивнул.

– На первый раз не в карцер, а под «домашний» арест, в каюту, – сказал я спокойно. – Еще раз услышу этот неуставной визг – будет карцер.

Гарман медлил, удостоверяясь, что я не шучу.

– Исполняйте, сержант!

– Есть! – он повернулся к девице. – А ну, руки за спину! И вперед по коридору к своей каюте.

Лайе посмотрела на него с недоумением. Таким она Гармана еще не видела.

– Руки за спину, я сказал!