Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Это, однако, удручающий вывод. Ибо говорит о том, что культурные войны в США закончились почти повсеместной победой левых. Многие из нареченных защитниками западной культуры готовы использовать сколь угодно ошибочные аргументы и сколь угодно дутые исследования, чтобы очернить свое культурное наследие. Мы вступили в период культурного самоубийства, сопоставимого с тем, которое было совершено исламом после закоснения Османской империи. Воодушевленные Саидом студенты первым делом учатся презирать, а в конечном счете предавать забвению мировоззрение, побуждавшее выдающихся ориенталистов выполнять задачу, о которой мог помыслить только тот, кто погружен в западную культуру. А именно стремиться спасти культуру, отличную от своей.

Конечно же, Саид яростно отвергает эту попытку и стоящую за ней культуру. Он побуждает судить о других культурах по их собственным критериям и в то же время призывает смотреть на западную культуру с точки зрения, внешней по отношению к ней: противопоставлять ее альтернативам и оценивать отрицательно, как этноцентристскую или даже расистскую. Тем не менее критика, выдвигаемая в адрес старой американской культуры, в действительности говорит в ее пользу. Именно благодаря Просвещению и универсалистскому взгляду на человеческие ценности расовое и половое равенство имеют такую естественную притягательность для американцев. Именно универсалистское видение человека заставляет американцев быть столь требовательными к своему искусству и литературе. Сама попытка охватить другие культуры делает западное искусство мишенью для придирчивой критики Саида – попытка, которая не имеет аналогов в традиционном искусстве Ближнего Востока, Индии или Африки. И только очень узкий взгляд на нашу художественную традицию не обнаружит в ней мультикультурного подхода, который гораздо более изобретателен, чем все, чему учат сейчас под этим названием. Наша культура взывает к исторической общности чувств, в то же время прославляя универсальные человеческие ценности. Она уходит корнями в христианский опыт, но извлекает из этого источника богатство человеческих переживаний, которые без всяких предубеждений распространяет на все воображаемые миры. От «Неистового Роланда» Ариосто до «Дон Жуана» Байрона, от «Коронации Поппеи» Монтеверди до «Песни о Гайавате» Лонгфелло, от «Зимней сказки» Шекспира до «Мадам Баттерфляй» Пуччини и «Песни о земле» Малера – наша культура постоянно осмеливалась заходить на духовную территорию, не обозначенную на христианской карте.

Просвещение, выдвинувшее идеал объективной истины, развеяло вместе с тем туман религиозной доктрины. Моральное сознание, отрезанное от соблюдения религиозных ритуалов, начало смотреть на себя извне. В то же время вера в универсальную человеческую природу, столь мощно отстаиваемая Шефтсбери, Хатчесоном и Юмом, сдерживала скептицизм. Предположение о том, что, прослеживая действие чувства симпатии, Шефтсбери и Юм просто описывали отдельный аспект «западной» культуры, их современники посчитали бы абсурдом. «Моральные науки», в том числе изучение искусства и литературы, рассматривались, по словам Т.С. Элиота, как «общее стремление выработать истинное суждение»[121]. Это общее стремление занимало великих мыслителей викторианской эпохи, которые, даже когда впервые ступали на почву социологии и антропологии, верили в объективную достоверность своих выводов и в человеческую природу, которая раскрывается в них.

В результате культурных войн все радикально изменилось. Вместо объективности мы получили «интерсубъективность», иными словами, консенсус. Истины, значения, факты и ценности рассматриваются теперь как предметы договоренности. Любопытно, однако, что этот неотесанный субъективизм сопровождается решительной цензурой. Те, кто ставит консенсус на место истины, очень скоро начинают отличать истинный консенсус от ложного. И неизбежно настоящий консенсус «левый». На вопрос, почему же это так, я и пытаюсь ответить в этой книге.

Таким же образом и «мы» Рорти строго исключает всех консерваторов, традиционалистов и реакционеров. Только либералы могут к нему принадлежать. Точно так же лишь феминистки, радикалы, гей-активисты и противники авторитаризма смогут ощутить преимущества деконструкции, оппоненты власти – использовать методы морального саботажа Фуко, а «мультикультуралисты» – извлечь пользу из критики Саидом ценностей Просвещения. Неизбежный вывод заключается в том, что субъективность, относительность и иррационализм пропагандируются не для того, чтобы допускать все точки зрения, а именно для того, чтобы исключать мнения людей, которые верят в старые авторитеты и объективные истины. Таков короткий путь к новой культурной гегемонии по Грамши: не отстаивать новую культуру как замену старой, а показать, что обе не имеют оснований, так что, кроме политической лояльности, больше ничего не остается.