Неожиданно девушку охватило любопытство и трепет. Совсем как в детстве, когда открываешь забытый спичечный коробок с жуком, и гадаешь, сбежал ли он, или мертв, или проворно выберется, если сделаешь щель пошире.
Зайдя в дом, Даша сразу направилась в кладовку за металлической лестницей, которую мать спрятала туда, забив люк. Немного порывшись по полкам и ящикам нашла еще и клещи – для старых, неумело прибитых гвоздей – будет достаточно.
Даша поставила лестницу к стене и поднялась на пару ступенек. Задрала голову, увидела выломанные доски, почувствовала каким теплым стал металл под горячими вспотевшими ладонями, как громко в пустом тихом доме застучало сердце.
Стало тревожно и противно. Будто увидела высунувшуюся лапку жука. Ещё живого, не сбежавшего.
Поднявшись еще на две ступеньки, Даша подтолкнула люк клещами и отодвинула в сторону. Повеяло жаром нагретого за лето чердака. Даша спустилась на пол и переставила лестницу к образовавшемуся прогалу. Взяла зажигалку и стала осторожно забираться наверх.
«Никогда не разрешу дочери лазить по чердакам», подумала она, прежде чем нырнуть в пыльную темноту, спасаясь от которой ей предстояло прожить всю оставшуюся жизнь.
За старухой шла старуха
Колючий мокрый снег жалил лицо, как озверевшая мошкара. Старуха петляла по узкой тропинке, поглядывая на границу между темнотой, которую она никак не могла преодолеть и полосой света под соседским фонарем. Пальцы ныли и горели в жестких дермантиновых перчатках, и пакет в правой руке пару шагов назад чуть не опорожнился конфетами на жесткий, посеревший от оттепели сугроб. Старуха вовремя остановилась и, перекрутив его под оторвавшейся ручкой, пошла дальше. Остановившись на границе, обернулась, показалось, что под чьими-то шагами затрещал наст. Никого. За полоской света снова начиналась темнота, в которой скрывался нужный поворот. Новый дом сына вызывал гордость и досаду: она вырастила достойного человека. Который почему-то не нашел для неё лишней комнаты.
Она не просила его об этом напрямую, просто часто рассказывала о новых шумных соседях, старой капризной канализации и таблетках, которые могли вовремя не оказаться под языком. Но кроме сочувствующего кивания головой и чашки чая с пирогом, она ничего не могла добиться от сына. Хорошо, что еще не знала, как невестка тоже жалуется ему на что-то старое и капризное.
На пороге, отделявшим теплый светлый дом от холодной сырой темноты, крутился и приплясывал маленький мальчик. В пушистых разноцветных тапочках он выскочил навстречу бабушке и чуть не сбил с ног. Повис на руке, щебеча о конфетах, танках на радиоуправлении и о том, что мама разрешила ему не ложиться, сколько захочет.
– Коленька, а выбегать раздетым тоже она тебе разрешила? – проворчала Божена, оставляя пакеты на ступеньках и подхватывая внука на руки. Мальчишка поморщился, оказавшись в объятиях – мех намокшей шубы казался ему колючей шерстью, а толстая бабуля огромной медведицей.
Как только Божена зашла в дом, Колька тут же выскользнул из её объятий и чуть не сшиб мать. Кристина отходила от холодильника с чашкой яиц. Из-под желтого фартука виднелся край блестящей черной ткани.
«Могла и подлиннее платье найти, если знала, что я приду», – подумала старуха, замерев у двери в своей мокрой медвежьей шкуре. Вперед не проходила и не раздевалась – ждала приветствия и поздравлений.
– Здравствуйте, Божена Викторовна, с наступающим вас! – невестка улыбнулась и тут же повернулась к столешнице. Застучала ножом над длинными красными ногтями, заканчивая очередной безвкусный салат.
– И тебя с праздником! Я слышала, в этом году нельзя встречать в черном. Год не задастся.
– Не думаю, что именно платье может испортить мой год, – из размеренного стука ножа вырвался один погромче. Старуха усмехнулась, довольная этим звуком, и, наконец, стала раздеваться.
Высокая пушистая ель в углу комнаты была так густо усыпана огоньками, что казалось, светилась изнутри. Каминное пламя отражалось в фужерах, и от его танцующих бликов все в комнате будто подрагивало нетерпеливо и радостно. Когда Божена вошла в гостиную и увидела все это, победное настроение после стычки на кухне тут же улетучилось. В её квартире на журнальном столике в старой самодельной вазе стояли три еловые ветки. Единственная полоска мишуры лежала на них неловко, не опоясывала, а сползала набок, не спасая композицию ни с одной стороны. Три маленьких пластмассовых шарика лежали под вазой – на ветках они смотрелись скудно и небрежно.
С каждым годом праздник в глазах старухи выцветал. Отчаянно она гнала мысли о тех еловых ветках, которые будут бросать ей вслед.
– А где же муж твой, Кристина? – спросила Божена, с трудом усаживаясь в низкое мягкое кресло возле огня.
– Вернется скоро. За вишневым соком пошел. Утром выяснилось, что мне нельзя пить большую часть наступающего года.
Новость о будущем внуке почему-то не обрадовала старуху. На какую-то долю секунду вдруг показалось, что её это не касается.