Дурман-трава

— Я пока не могу видеться с Нилычем, ну, ты понимаешь… Ты бы привез от Нилыча мой расчет под каким-нибудь предлогом…

— Хорошо, — Северьян протер кулаком глаза. — А может, ты теперь не захочешь и меня видеть? Я ведь собирался к тебе в Питер… Да! И Майе лучше не говори ни о чем, не поймет.

Терентий улыбнулся в ответ и благодарно сжал его руку.

— Спасибо тебе… Я сейчас к ней.

Встретившись с Майей, он со страхом подумал, что могло бы произойти, не верни Северьян деньги. Все считали бы его вором. Да и теперь репутация сомнительна. Страшно подумать, как бы отнеслась Майя, узнай она обо всем. И она конечно же заметила его рассеянность, даже некоторую отчужденность, поспешила принять его новое поведение на свой счет, фальшь вкралась, недоговоренность. «Неужели охладел ко мне?» — подумала она. Другого объяснения теперешнего состояния их отношений она не находила, и тем больнее для нее была эта неожиданная перемена.

А сколько раз он собирался сказать! Но в последнюю минуту его словно кто-то удерживал. Если бы Северьян не надоумил, может, и не сдержался бы, выложил все, как есть, — и с плеч долой. Что ж делать? — переживал он, близко принимая к сердцу ее смятенное состояние. Со дня его прихода прошло не больше двух недель, а сознание, что его страдания и сомнения мучают ее тоже, становилось невыносимо. «Пусть знает все. Простит — не потеряна жизнь, а коль нет… Уж лучше правда, чем изматывающая душу недосказанность, усугубляющая недоверие и отчужденность… А может, побыть одному, все еще раз обдумать без горячки. Да-да, именно так — одному, — решил он и неожиданно для самого себя стал спешно собираться в дорогу. Майя, наблюдавшая за ним, забеспокоилась.

— Что с тобой, куда?..

— Гейзеры… Гейзеры хочу посмотреть, — соврал он и добавил: — Долина-то в двух днях ходу, обидно не повидать чудо.

— Конечно, — она грустно улыбнулась. — Конечно, быть на Камчатке и не повидать… — Она хотела пойти с ним, но он не предлагал, а потому только спросила: — Надолго?

— Я скоро вернусь.

— Тереша, но я буду скучать и жалеть, что не смогла пойти с тобой.

Не оборачиваясь, он торопился уложить рюкзак.

— Ты тяготишься мною, — продолжала она, хотела еще что-то сказать, но он, бросив рюкзак, шагнул к ней, обнял.

— Нет, родная, что ты, не думай… Мне очень хочется увидеть их самому. — Поцеловал и долго не отпускал, нежно поглаживая по спине. — Я люблю тебя, что ты, не думай ничего…

Она объяснила, как идти в Долину Гейзеров, а он понимал и чувствовал, с каким трудом она сдерживается, чтобы не заплакать.

Вернулся он через шесть дней с твердым намерением теперь же открыться.

Выслушав его рассказ, Майя проговорила:

— Бедный мой Терешка… Как теперь жить? Изведешь ведь себя укором! — И столько боли было в ее словах и сострадания, что он испугался за них обоих, за будущее. — Знаю, не виноват. — И, помолчав, будто борясь с собственным сомнением, повторила несколько раз: — Не виноват…

Но ему тут же и показалось, что не стоило ей этого говорить, убеждать и себя, и его самого в невиновности, ведь эти слова сами были подтверждением сомнения, оставшегося в душе. А как же жить-то теперь с неверием в сердце?

Он молчал, не зная, что и ответить, и вдруг окончательно понял — откровение вовсе не облегчило душу, не сняло вины, и вообще, он-то себя не простил и простить не может.

— Чтобы пришло спокойствие, надо отдать в тысячу раз больше, чем взял, — прошептал он, тяжело вздохнул, посмотрел на Майю. «А до тех пор нам не быть вместе, замучает она и себя и меня состраданием, не стерплю я каждый день видеть ее глаза…»

Прожили они в лесной избушке до конца осени, когда последний косяк красной рыбы пришел в реку на нерест. Вместе выпрастывали они сетки, вместе наливали бочонки икрой и ждали последнего в этот сезон вертолета. Над тайгой загорланили перелетные птицы…

Она собиралась к больному деду-оленеводу в чукотскую тундру, но вертолетчики привезли весть о его смерти, приведшую ее в новое смятение. Решила ехать к Терентию в Ленинград и тут же поняла, что нельзя им быть вместе, ему надо остаться одному, чтобы самому решить свою дальнейшую судьбу. Ей показалось, что он может быть с ней, только став прежним… Но как? Она отказалась лететь в Ленинград, не помогли и его уговоры…

13

В московском аэропорту Терентий оформил транзитный билет на ближайший рейс в Ленинград. А уже через три часа самолет в обложном дожде бежал по посадочной дорожке аэропорта Пулково.

Улицы родного города после камчатской глухой жизни казались чужими, Нева — темной и неприглядной, набережные — мертвым гранитом, от домов веяло неживой отчужденностью.

Такси остановилось под аркой, у входа на темную, знакомую с детства лестницу. Расплатившись с шофером, он отворил дверь.