Дурман-трава

Несколько дней он приходил в себя от смены впечатлений, от недавнего расставания с Майей — обычное знакомое состояние возвратившегося в родное гнездо после долгих скитаний. Мать радовалась его рассказам, его здоровому, окрепшему виду и все улыбалась, глядя на него — заматеревшего, крупного мужчину в истертой, вылинявшей штормовке с неведомыми ей раньше повадками, — и все же улавливая в обличье прежнее детское, знакомое и любимое ею: улыбку, стеснительность и нежность.

Прошла всего неделя после возвращения домой, когда, придя из университета, Терентий обнаружил на письменном столе повестку в районное отделение милиции, и хотя причин для волнений не было, все же что-то неприятно задело сердце.

— Старший лейтенант Корнев, — представился поджарый светловолосый парень, показывая ему на стул. Терентий обратил внимание, что один глаз парня смотрит не на него, а направо, в распахнутое окно, откуда были видны узкая улица и троллейбусные провода, по которым время от времени пробегали дуги, выбивая на стыках искры. Провода были протянуты как раз на уровне окон второго этажа, где располагался кабинет Корнева, поэтому чудилось, что искрят они в самой этой комнате, заставляя Корнева и Терентия вздрагивать. Терентий улыбнулся, подумав, что вот из-за городских причуд у человека образовалось рассеянное зрение. Жить бы этому веснушчатому красавцу где-нибудь в рязанской деревне и хлопот не знать — ходить по утрам по грибы-ягоды, на рыбалку, хлеб растить, и глаза бы были в порядке…

— Откуда вы родом? — не удержался и спросил он.

— Касимовский я, с Рязанщины… — ответил тот, удивившись вопросу. И Терентий снова улыбнулся своей догадке. — Только вопросы задавать буду я, — добавил Корнев, и лицо его неожиданно показалось Терентию не добрым мальчишеским, а сухим, будто съежившимся от морщин. — Терентий Куприянович, к нам поступил запрос из камчатских следственных органов. Мне поручено снять с вас свидетельские показания о пропаже, вернее, хищении из сейфа экспедиционных денег на сумму сорок одна тысяча пятьсот двадцать рублей…

— Может быть, сорока девяти? — спросил неожиданно для себя Терентий и покраснел.

— Нет, нет, именно сорока одной, но давайте по порядку. Прошу вас ответить на вопросы. Кто, кроме начальника экспедиции Ступакова Василия Нилыча, имел ключи от сейфа? Как выплачивалась заработная плата рабочим? Другие вопросы будут касаться деталей дела, я их буду задавать по ходу. Прошу вас рассказать об этом возможно обстоятельнее. Если хотите, можете на все мои вопросы ответить письменно.

— Так все же они пропали? — спросил Терентий.

И Терентий стал рассказывать о своей жизни на Камчатке: о Демиде Кирееве и вертолетчиках, о биче Рифе и Нилыче, о приятеле-охотнике и, наконец, о своем нелепом, неожиданном хищении из сейфа сорока девяти тысяч пятисот шестидесяти рублей, о «таинственном» возвращении денег Северьяном… Когда Терентий рассказал об этом, то заметил, как напряглось сморщенное лицо Корнева и правый глаз, словно блуждавший взглядом где-то за окном, вздрагивавший при каждом проезде троллейбуса, вдруг насторожился. Корнев стал записывать что-то на отдельных листах, нумеруя каждый.

Терентий не упомянул в рассказе лишь Майю и все, что было с ней связано, и закончил своим увольнением из экспедиции.

«Нет уж, — подумал он, — сам заварил кашу — самому и расхлебывать. Ее в это дело путать нельзя. А назначат наказание… может, в том единственное избавление… Ее не назову ни за что».

— А в сентябре вы уже не работали? — спросил Корнев.

— Не работал…

— Деньги пропали двадцать девятого сентября. Мне надо знать, где и что вы делали с момента увольнения? — Корнев, заглянув в свои записи, уточнил: — С двадцать седьмого августа?

— Я не хотел бы об этом говорить, это личное, — замялся Терентий, покраснев.

— Для следствия важно знать, где и что вы делали с момента увольнения, хотя вы вправе и не отвечать.

— Я не могу этого сказать.

— Ну что ж, тогда разговор наш окончен, — сказал Корнев, протягивая Терентию свои записи, — по крайней мере, я надеюсь с вами больше не встречаться. Жаль, — сменил вдруг Корнев официальный тон, и в голосе его Терентий уловил жалость к себе, — что та не хочешь сказать, где был до момента кражи.

— Я больше с людьми отряда не общался.

— Это я уже записал в твоем объяснении… На вот, подпиши протокол нашей беседы. Вот здесь: «Записано с моих слов старшим лейтенантом Корневым Валерианой Иванычем верно тринадцатого ноября с. г.» — и распишись на каждом листе.

Терентий подписал листы протокола, протянул их Корневу.

— Что же, не читая, подписываешь? — глаза Корнева дружелюбно замигали.

— Верю. Все правильно…

— Скажу я тебе, парень, влип ты со своим объяснением в историю. По нему ты выходишь единственным человеком, прямо причастным к краже. Ох и сомневаюсь я, чтоб тебе поверили на суде так же, как я сейчас, — сказал Корнев и вздохнул, то ли жалея Терентия, то ли с облегчением, что окончилось затянувшееся на несколько часов откровение Терентия.

— Хорошо хоть ты веришь.