Дурной глаз

– Мне было приятно познакомиться, господин Макаров. Далеко не все мои…

Не дослушав, Ян повернулся и направился к вышке. Шагал он быстро.

***

Это было не самое впечатляющее сооружение из тех, что ему доводилось видеть, и точно не самое высокое. Просто конструкция из металлических балок с треугольной смотровой площадкой на вершине. Она чем-то напоминала опору ЛЭП, которую опоясывала лестница. У человека, свалившегося с её вершины, подумал Ян кисло, был, пожалуй, шанс остаться в живых – если можно считать жизнью состояние овоща. У подножия башни распустились зонтики уличного ресторанчика. В прогретом воздухе стоял запах жареных сосисок и картошки фри. Первые посетители уже направлялись с полными подносами к своим столикам.

Ян оглянулся проверить, ушёл ли Горак. Тот оставался на скамье, прямой, худой и чёрный – силуэт, вырезанный в пространстве. Как он говорил? «Вы ведь думали о том, чтобы со всем покончить, верно?».

Да, он думал. Он ни разу не заплакал после смерти Марии, даже на похоронах, и все, кто подходил к нему с соболезнованиями, задерживались перед ним недолго. Он ощущал себя каменным, даже глаза словно слеплены из гипса. Таким же он оставался, когда лежал в темноте спальни на кровати, ставшей в два раза больше, и пялился в потолок. В ночь после похорон… и на следующую… и многие ночи после. Он – и мысли, часть из которых сводилась именно к тому, чтобы «со всем покончить, верно?».

В уме он перебирал варианты – исключительно от нечего делать, конечно, только от нечего делать, – и находил их или слишком ненадёжными, или слишком болезненными, или слишком сложными. Петля. Пуля. Газ. Таблетки – он мог их достать. Но никогда не прыжок с высоты. Даже теоретически. Никогда.

Что помешало ему довести эти размышления до конца? Инстинкт самосохранения, не иначе. Но в первую очередь, Рита. Провернуть задуманное означало вывалить на дочь второй грузовик дерьма сразу поверх первого.

И вот момент, о котором Ян думал ночами, приближается с каждым его шагом. Теперь ему совсем не хочется этого приближения. Ужас его колоссален. Он ощущает себя персонажем сна обколотого тяжелобольного, в панике мечущегося на пропитанных потом жарких простынях и не способного проснуться.

Вторую половину пути Ян проделал не столь решительно. Он вдруг начал ощущать каждую секунду своего движения. Это был совершенно новый, изумивший его опыт, и Ян пытался удержаться за мгновения, отследить их, замедлить. У лестницы на башню выстроилась очередь из двух человек, и он обрадовался даже столь ничтожной задержке. Появилась мысль метнуться к стойке ресторанчика, купить бутылку чего-нибудь самого крепкого и накидаться, чтобы подавить кошмар предстоящего восхождения. Потом Ян вспомнил историю о парне, который избил собственную мать ради богатства, и понял: если он напьётся, никакого подъёма на обзорную площадку не будет. Он станет тем парнем. Ян вздрогнул. И занял очередь, которая, пока он мешкал, сократилась до одного человека, пожилого японца в панаме.

Японец бросил свои два франка в автомат, прошёл за вращающиеся ворота и начал бойко подниматься по лестнице. Лицо его выражало не испуг, но воодушевление.

«Ты правда думал, что этот момент не наступит?»

Он запустил руку в карман джинсов и нащупал там пустоту. В другой – монетки нет. Его сердце пустилось в очередной галоп. Перед мысленным взором пронеслось видение: он возвращается к Гораку, как прогулявший урок школьник к учителю без надежды на оправдание. За его спиной уже заняли очередь две азиатские девчушки, кажется, те самые, которых он видел раньше прогуливающимися на вершине горы. Ян обернулся, и девочки синхронно ему улыбнулись.

Глупо надеяться на другой результат, если повторяешь одно и то же, как сказал, кажется, Эйнштейн, но Ян вновь впихнул руки в карманы, и монетка оказалась в правом, куда он её и засунул, ткнулась ребром под ноготь указательного пальца. Пару секунд он ловил монетку – и вот она уже поблёскивает на его мокрой от пота ладони, а он таращится на неё, как на что-то смертоносное, словно отчеканенное из полония.

Ещё несколько мгновений, и два франка упали в прорезь автомата. Металлическое «бряк». Ян прошёл через вращающиеся ворота. Они захлопнулись за ним с ружейным щелчком.

Японец ушёл на несколько пролётов вверх, и Ян последовал за ним, удивляясь лёгкости и поспешности своих шагов. Страшное пока не случилось, шаг – он жив, другой – жив, ещё один – всё ещё с нами. Даже боязнь высоты не давала о себе знать.

До второго пролёта.

Внезапно промежутки между элементами конструкции башни стали шире, самого пространства – больше. Ещё шаг да полшага, и Ян будто упёрся в невидимую стену. Вцепился в поручень, опустил глаза, продвинулся ещё чуть-чуть вверх – и бездна ринулась к нему отовсюду. Он видел её даже в просветах между ступенями – пустóты, в которые можно провалиться. Боковым зрением он замечал сизые горы и небо, очень, очень много неба, и так близко. Геометрия окружающегося пространства изменялась, изгибалась, сама сила тяжести стала тянуть не вниз, но вбок.