Дурной глаз

Лика попятилась, оступилась и шлёпнулась на зад. «Пежо» распахнул капот, точно выбравшийся из болота дракон – пасть. С деформированной крышки моторного отсека капала тягучая пузырящаяся пена. Из капота на весь двор разило мерзостью, как будто сумасшедший осквернитель перекопал экскаватором кладбище.

Лика на четвереньках поползла к крыльцу. Автомобиль-монстр заревел. От этого воя, казалось, резонировала каждая деталь машины.

– Бга! Бга-а! Бга-а-а-р-р-р!

Лика услышала позади гул многотонных шагов и жестяной лязг. С небывалой для передвижения на четвереньках скоростью она влетела по ступеням и оказалась в доме.

Она развернулась, чтобы закрыть дверь, и увидела за лобовым стеклом Бекешева. То, что от него осталось.

В кресле водителя трепыхался скелет, опутанный нитями грязно-коричневой паутины.

Лика захлопнула дверь.

«Пежо» не остановился. Его ноги оставляли на лужайке глубокие ямы, крошили плитку, устилающую дорожку. Спутанная бахрома из слизи трепыхалась под днищем. Крышка капота открывалась и закрывалась. «Дворники» били по воздуху, как антенны жужелицы-переростка. Передняя дверь со стороны пассажира распахнулась, и из салона вывалилась узловатая изломанная лапа, состоящая будто из переплетённых вен и артерий. Тоже коричневая.

Лика успела сделать пару робких шагов вглубь гостиной прежде, чем стена перед ней разлетелась, и в пролом в клубах вонючего пара ввалился «Пежо». Он схватил кричащую Лику твёрдыми, как из стали, пальцами и без труда сломал ей рёбра. Вместо криков изо рта девушки хлынула кровь.

«Пежо» закинул её себе в пасть. Крышка капота захлопнулась с сочным лязгом.

После автомобиль забавно, по-собачьи, отряхнулся от пыли и затопал по направлению к Воронежу, словно торопился на очередную важную встречу.

И все дороги были ему открыты.

Кошачья охота.

– Саш.

Я очень уютно задремал на диванчике и не спешу открывать глаза, надеясь, что голос – это часть сна.

– Саш! – Настойчивей.

Я отвечаю что-то невразумительное: «У-ум-п?»

– Хитрец опять притащил мышь.

Увы, не сон. Я ворочаюсь и открываю глаза – Олька стоит у изголовья, нетерпеливая, недовольная, руки скрещены на груди. Убедившись, что завладела моим вниманием, она выносит безапелляционный вердикт:

– Глупый кот!

Электронные часы на тумбочке у дивана показывают половину второго ночи.

– Ты почему не спишь? – бормочу я.

– Я работала, – отвечает Олька, стараясь сдерживать раздражение. Это ей удаётся не очень – сестра с детства отличалась крутым нравом. – У меня полторы недели на то, чтобы довести до ума дизайн кухни. Засиделись с Хоупом в скайпе. У них в Брайтоне ещё десяти вечера нет, хорошо ему. В общем, мы обсуждали детали, и тут твой шкодник приволок мышь и бросил мне под стол. Я чуть карандаш не проглотила! Хоуп ржал, как помешанный. У меня абсолютно пропало вдохновение.

Я предпринимаю последнюю попытку отделаться от сестры.

– Оль, совок в чулане.

– Это твой кот! – фыркает она.

– Значит, и мышь тоже моя?

– Значит, тебе за ним и убирать.

Я признаю поражение, сползаю с дивана и плетусь выкидывать кошачий трофей.

Сейчас разгар лета, июль, и Хитрец дома не сидит. У него сезон охоты. Когда охота удачна, он нередко делится радостью со мной. Мыши, ящерки, птички – который год я нахожу трофеи под входной дверью на коврике, и всегда неподалёку сидит Хитрец, довольный, как кот с коробки кошачьего корма, и гордый, как Большой Сфинкс. Наблюдает за моей реакцией. И совсем не удивляется, когда я не прихожу в восторг: что взять с двуногого лежебоки? Я пытался отвадить Хитреца от привычки, добавляя в миску больше еды, но не преуспел: видать, в роду у него были камышовые коты – звери неприручаемые и свирепые.

С приезда Ольки Хитрец стал оставлять добычу на более заметных местах как настоящий дамский угодник. Однажды он даже положил на ноутбук сестры задушенную лягушку и потом, несомненно, недоумевал, почему Олька оценила подношение странным образом: гоняла охотника веником по комнатам. В тот раз я еле отговорил её возвращаться в Британию.

Итак, я беру щётку и пластиковый совок – Оля называет этот комплект «скорой помощью» – и направляюсь в комнату для гостей. Хитрец в своём амплуа, невозмутимо сидит под дверью с выражением: «Кто? Я? Да как вы могли подумать?» на рыжей морде.

– Вот! – указывает Олька в пространство перед собой. – Твой кот – бандит!

Я подхожу к столу, на котором стоит включенный ноутбук, нагибаюсь за мышью и сметаю тельце зверька на совок. Люстра выключена, поэтому в комнате темно. Я осторожно выпрямляюсь, чтобы не опрокинуть совок, смотрю на мышь поближе… и замираю.

– Бедненькая! – вздыхает Олька.

– Оль, – говорю я. – Это не мышь.

– Конечно, мышь! – морщится сестра, но подходит и всматривается пристальней из-за моего плеча. С губ её срывается резкий выдох, похожий на хлопок, словно кто-то открыл шампанское.

– Какая гадость! Убери её отсюда, Саш! – требует она, забыв, что мгновение назад называла гадость «бедненькой».

Хитрец сидит на пороге, уши прижаты, и сам он как сжатая пружина. Мохнатая.