– Вчера Лучик всю ночь очень нервничал. Совсем как неделю назад, когда в горах случился обвал. Мне пришлось запереть мальчишку в сараюшке, но я до утра глаз не сомкнула! Вдруг опять трясти начнёт? Слава богу, обошлось. Да? – Она наклоняется к овчарке, и Лучано лижет её в щёку, вильнув тяжёлым хвостом. – Ты мой хороший!
– Лейбович рассказывал, будто той ночью он видел на вершине горы столпы белого света.
– Молодой человек, Лейбович неплохой сосед, но исключительно до тех пор, пока не выпьет. Я хоть и временная здесь, и то обратила внимание.
– Что есть, то есть… А вы заметили: на следующий день после обвала исчезла мошкá? Я даже снял противомоскитные сетки с окон – понадеялся, что Ольга их промоет.
– Конечно. И слава богу! Мы с Лучиком сэкономим на «Рапторе», д-да, Лу-учик? – Она трепет Лучано по холке.
– Гав! – соглашается пёс, счастливо улыбаясь.
– Вдруг имеется связь между этими двумя событиями.
– Может, и имеется… Да, не забивайте голову! Сказки! – отмахивается Чубарова. – Когда я преподавала, мне доводилось общаться с местным краеведом. Сам он из манси. Унху его звали. Дедушка Унху. Это он приучил меня курить трубку. Так вот, он рассказывал про эту гору. Коренные народы издревле предпочитали обходить её стороной. У башкиров было для неё своё название, а у манси – своё. У меня эти названия из головы вылетели, но даже сама их фонетика, признаюсь, слегка пугала. В семидесятых годах сюда приезжали альпинисты, забирались на Утиный Клюв, и краевед после беседовал с одним из них. Думал написать статью о восхождении, да так и не решился. Потому что в советское время её напечатали бы, пожалуй, только в «Технике-молодёжи», в разделе «Антология таинственных случаев». Помните такой? Унху и с нами-то неохотно откровеничал, а уж о чём альпинист умолчал – бог весть!
– Вы меня заинтриговали. И что же они там нашли?
– Альпинисты добрались почти до вершины горы, до уступа или площадки, которая окружена каменными плитами, стоящими вертикально. Её отсюда не разглядишь, разве что с вертолёта – и то, как скалолаз говорил Унху, если повезёт. Там альпинисты наткнулись на невысокие курганы, сложенные из чёрных булыжников. На большинстве из них были оттиснуты некие символы. Альпинист утверждал, что участники экспедиции пересмотрели множество камней и не обнаружили ни одного повторяющегося знака.
– Возможно, их оставили какие-то древние племена и это своего рода надписи…
– Во всяком случае, это не манси. Вам известно, что у них до двадцатого века не было своей письменности? Что касается других народностей… кто знает? Рассказывают же, что у нас в области находят артефакты, созданные людьми аж железного века.
– А дальше что?
– Альпинисты продолжили подъём. Если честно, Унху так и не понял, что именно из увиденного дальше их напугало, – Чубарова внимательно заглядывает мне в глаза, словно подчёркивая значимость сказанного. – «Что» – но не «почему».
Пока она вспоминает (и, наверняка, невольно выдумывает что-то от себя – а как иначе передать из третьих уст историю, услышанную десятки лет назад?), солнце, наконец, решает спрятаться за гору. Вмиг небо наполняется нежно-оранжевым, словно кто-то пролил на неоконченный холст пейзажиста сок экзотического фрукта. Очень красиво. Но Чубаровой, похоже, нет дела до красот природы, она увлечена собственным рассказом.
– Далее им стали попадаться изображения глаза.
– «Глáза» или «глаз»?
–
Чубарова умолкает.
– М… И что было потом?
– Потом они решили вернуться.
– И всё? – я испытываю разочарование от такой развязки. – Так и не добравшись до вершины? Почему?
– То же Унху спросил скалолаза, но тот отказался отвечать. По-моему, это и есть самое интересное место в истории, учитывая, что к тому времени, как они набрели на пещеры, уже начало смеркаться. Невзирая на это, альпинисты решились на спуск, хотя разумнее было переждать на уступе до утра, не так ли?
– Да, – рассеянно киваю я. – Действительно, непонятно. И что вы про всё это думаете?
Чубарова снова смотрит на запад, туда, где над чащей исполином высится гора.
– Думаю, этот случай заинтересовал бы РЕН ТВ. Я же никаких странностей в этих краях не замечала. Разве что деревьев у воды много больных, да рыбы в Черногроме водится мало. А та, что есть, на вкус как выстиранные платки, хоть ты жарь её, хоть соли.
Это правда. Заядлый рыбак Лейбович как-то угощал меня пойманными в озере сигами, и это было, пожалуй, самым удручающим кулинарным впечатлением за всю мою жизнь.
– Хитрец ночью притащил на редкость уродливую мышь. Зубастую – настоящий карликовый тираннозавр, – вспоминаю я, но Чубарова пропускает сказанное мимо ушей.