Дурной глаз

Олька дует за водкой и бинтами. Я рассматриваю лежащие на земле иглы, которые вовсе и не иглы.

Они не суставчатые, как мне сперва показалось, а телескопические, точно антенны старенького переносного телевизора, пылящегося у меня на чердаке. Я вижу, как они пульсируют и сокращаются. С их более широких концов толчками выплёскиваются струйки крови Хитреца, и мне становится ясно, что иглы полые – точь-в-точь соломинки для коктейля. Я думаю о клещах, которых в наших краях тьма тьмущая. Если неумело оторвать присосавшегося клеща, челюсти могут остаться в ранке и продолжат тянуть кровь. И мне становится ясно, что иглы – не средство защиты неведомого животного, как у ежа, а часть ротового аппарата какого-то монструозного клеща или москита.

Ранее Хитрец охотился – успешно – на неизвестных науке тварей. На этот раз он сам стал добычей. Я не без страха всматриваюсь в густой подлесок. Там темно. Кроны сосен шумят от порывов ветра, но в подлеске царит тишина, ни один листик не колыхнётся.

Возвращается сестра с бинтами и водкой. Я поднимаюсь, прижимая Хитреца ещё крепче, Олька отрывает бинт и щедро смачивает его водкой, после чего прижимает к кошачьему боку. «Вооооу!», – хрипло ревёт Хитрец, что, вероятно, означает: «Я выцарапаю тебе глаза!»; мне, конечно – с сестрой кот ведёт себя как джентльмен, едва ли не благоговеет перед ней.

– Кровь не останавливается! – Голос у Ольки срывается, и слышится какой-то птичий писк.

– Держи-держи! – прикрикиваю я. Двадцать кошачьих когтей терзают мою плоть, так что водка вскоре понадобится и мне.

– Не останавливается!

Олька сдавливает края ранки, и на бинте остаются мелкие коричневые обломки, похожие на крючочки. Очевидно, они служили «клещу» для того, чтобы удерживать жертву. К счастью, Хитрец, самый лучший на свете кот, сумел вырваться от кровососа – вместе с его хоботками, впившимися в тело.

Возможности удерживать извивающегося, шипящего питомца больше нет, и я ослабляю хватку. Кот ласточкой слетает с меня и несётся, спотыкаясь, к дому. Экстремальная дезинфекция ран вернула ему бодрость. Раз! – и шмыгает в приоткрытую дверь.

Олька сопит.

– Кровь никак не останавливалась, – оправдывается она почему-то. – Я хорошо промокала ранки, честно.

Так необычно видеть её растерянной.

– Антикоагулянт, – предполагаю я. – Как в слюне летучих мышей-вампиров. Вещество, препятствующее сворачиваемости крови.

Я зло гляжу на лежащие неподалёку хоботки «клеща»… или какая там тварь ими оснащена? Интересно, сколько таких хоботков у неё осталось?

Стоило мне мысленно задать эти вопросы, как хоботки начинают двигаться. Они сокращаются и удлиняются, а потом ползут – ко мне. На запах крови, кошачьей… или моей. Мне это очевидно: уж слишком они целеустремлённые. Я отступаю на шаг.

И тут Олька с криком первобытного человека принимается топтать хоботки. Крик сдавленный – сестра зажимает рот ладонью. Она обута в босоножки. Хоботки корчатся, из них брызжет оставшаяся внутри кровь Хитреца.

– Оль, уйди! – Я хватаю её за запястье и оттаскиваю в сторону. Сестра шатается (такой сегодня день: День Заплетающихся Ног), но сходит с тропинки, на которой остались растерзанные хоботки.

Которые всё ещё шевелятся!

Я бегу в подвал и приношу оттуда банку керосина и спички. Плещу из банки на хоботки, отчего те становятся иссиня-влажными, и поджигаю. Мы с Олькой смотрим, как они извиваются в пламени. Мы наблюдаем, пока не прекращается всякое их движение. Наблюдаем, пока от хоботков не остаётся кучка пепла.

Глаза у Ольки стеклянные.

Мне не нравится выражение её глаз, а ей, очевидно, – моих.

***

Поздний вечер. Мы в зале – Олька, кот и я. Сестра в кресле, с ноутбуком на коленях, долгое время что-то выстукивает на клавишах. Я сижу перед телевизором. Часом ранее я пытался писать детектив, но не продвинулся дальше одной страницы, так что сейчас я притворяюсь, будто смотрю какую-то увеселительную дрянь вперемежку с рекламой, которая тоже дрянь. Хитрец расположился под столом. Кажется, он единственный из нас, кто в норме.

Наконец Олька произносит:

– Зря ты сжёг эти штуки.

Я не сразу нахожусь с ответом.

– А нам надо было отправить их в Голливуд?

– В музей, умник, – парирует Олька ядовито, как будто это не она полдня назад остервенело топтала хоботки кровососа, отказывающиеся умирать. – Мы ведь обсуждали…

– Да, – обрываю я. – И давай не будем заново.

После того, как я расправился с этими мерзкими живучими штуковинами, Олька быстро пришла в чувство и… продолжила поиски Мистера Кишки. Вы представляете?! Лично я просто отказываюсь её понимать. Изрыла всю почву под окном, а затем внезапно побросала всё и уехала в город, не сказав ни слова – только пыль столбом. Вернулась часов через шесть, когда я уже не на шутку разволновался: на звонки она не отвечала, погода вконец испортилась, да и, признаюсь, страшновато мне было оставаться одному после недавних событий. Я даже все двери и окна в доме позакрывал.

А у Ольки одно на уме.

– Ты знаешь, что Лейбович уезжает? – информирует она.