Дурной глаз

Сотрясаемые родовыми схватками, надсадно выли трубы. Поток нечистот, бурля, затоплял номер, словно смрадные околоплодные воды. Прежде, чем показался сам новорожденный, плафон в ванной моргнул и погас.

В сгустившейся, парнóй, зловонной темноте раздались новые звуки. Неуклюжее хлюпанье, грязное чавканье – словно аллигатор барахтался в болоте.

Существо с трудом выпрямилось в полный рост. Цепляясь за стену, шагнуло в комнату. Бледные лучи занимающегося рассвета заблестели на мокрой коже – коже Бориса Головацкого.

***

Лиза Сяглова – она вернула девичью фамилию сразу после прекращения уголовного дела – спала и видела сон. Ей грезилось, что она лежит под одеялом в комнате, под которую был приспособлен один из номеров отеля, и ночник, её талисман, оберегающий от ночных кошмаров, мягко и ненавязчиво светит с прикроватной тумбочки. Электронные часы показывают пятнадцать минут пятого. Как обычно, завывают трубы в стенах, и во сне Лиза думает, что не помешало бы вызвать сантехника.

Думает она так не впервые, как и не впервые забывает о своём намерении поутру.

Но, как это нередко случается в царстве Морфея, всё моментально переменяется и сон оборачивается кошмаром. Она различает колебание тени на пороге, гораздо более плотной и тёмной, чем полумрак комнаты. Пахнет пивом, воскрешая в памяти те славные добрые деньки, когда Никита приползал на бровях из бара и принимался «учить её жизни». Лиза успела позабыть этот запах, однако сейчас воспоминания возвращаются. Врываются в её сон, её мир.

Цепенея от ужаса, она приподнимается на локтях. Одеяло спадает с обнажённой груди, и вошедший может видеть её соски, затвердевшие не от возбуждения, а от холода и испуга. Она, впрочем, забывает о своей наготе.

К запаху пива примешивается и другой, совершенно тошнотный, и поначалу Лиза не может распознать, что же она чует. Потом до неё доходит.

Гниль, промозглая сырость и тухлятина; этот букет прорывается сквозь запах «Мельника», и Лиза узнаёт эту вонь. Это её она улавливала, когда порой склонялась над раковиной.

Она хочет сделать что-нибудь, что помогло бы ей проснуться, но паралич приковывает её к простыне. Теперь до неё доносятся и звуки, скребущиеся, мягкие. Они тоже ей знакомы. Когда муж напивался до такого состояния, что не мог открыть дверь, он начинал в неё царапаться. Запах нечистот делается крепче, он обволакивает её, и Лизе хочется вырвать. Она не в состоянии отвести глаз от ночного гостя, и ей остаётся уверять себя, что всё происходящее – сон.

Слабое утешение. Если кошмары могут быть столь реальными, они могут и нести угрозу.

Она понимает, что тварь, притаившаяся на пороге, сейчас заговорит.

И тварь говорит.

– Лизавета. – Конечно, то голос убитого ею мужа, и Лиза ощущает, как время поворачивается вспять. – Лизавет-та…

Он говорит в нос, невнятно, как обычно после попойки. Но в то же время что-то не так с его голосом. Она слышит в нём бульканье. Словно муж накачался под завязку и пиво вот-вот попрёт обратно.

– Я вернулся, Лизка, – клокочет пришелец. – Пусти меня под бочок, женщина.

Она не двигается. Внутренний голос твердит ей: проснись или сойди с ума. Проснись или умри.

– Молчание – знак согласия, – говорит гость и делает неловкий шаг к кровати. Из тьмы выплывает лицо, и она изумлённо понимает, что это её постоялец Борис. Только с ним случилось что-то неправильное.

– Приветик, – говорит Борис голосом мужа. Кожа на Борисе висит складками, как на шарпее. Он выше и худее, чем был несколько часов назад, но всё же это он, а кто же ещё; даже смешные трусы с пожарными машинами на нём, правда, мокрые, как и сам Борис. Его шевелюра съехала на бок, будто парик. И лицо… точно его разобрали, а после собрали заново в попытке слепить из плоти физиономию покойника-мужа.

Ночной гость поднимает руку и указывает на неё пальцем. С кончика пальца капает вода, «кап» да «кап», совсем как из крана.

– Приветик, женщина, – повторяет это создание. Она до сих пор в замешательстве, Борис ли это или Никита, но когда тварь ухмыляется, сомнения проходят, оставляя место безжалостной уверенности. Её мочевой пузырь сдаётся, и она чувствует горячую жидкость на внутренней стороне бёдер и ягодицах, которые недавно – и невероятно давно – ласкали пальцы Бориса. – Вот он я.

– Нет, – шепчет она и пытается отползти на локтях подальше. Да только деваться ей некуда, и она кричит: – На помощь!

– О, помощь уже здесь, – заверяет Никита. – Хочешь, я защищу твою честь от посягательств того жиробаса? Он не знал, что секс-обслуживание входит в прайс отеля. Я объяснил.

– Что с ним? – задыхается она. – Что ты с ним сделал?

– Позаимствовал кой-чего. – Ухмылка Никиты превращается в оскал. Она замечает грязь, сочащуюся сквозь его зубы. – Плюс трусы в придачу. Неплохо на мне сидят? Рада меня видеть, ебливая собачонка?

– Ник, уходи, – слабо протестует Лиза. – Ты же мёртв. Убирайся обратно…

– Не-ет, обратно я не хочу. – Никита выглядит одновременно оскорблённым и хитрым. – И ты не можешь сказать мне: «уходи». Я не твой дурацкий сон.