Дурной расклад

Псы действовали слаженно. Ротвейлер и доберман стали обходить человека с флангов. Ухмылка Рыжего ширилась, язык вывалился дохлой красноватой змеей. «Да он смеется надо мной», — подумал Олег. Бульдог повернул квадратную башку на бок.

— Дочь! — позвал Олег. — Как сможешь, сразу беги! Я их отвлеку!

Рыжий перестал скалиться и угрожающе залаял. Подал глухой голос Ротвейлер. А Доберман молча бросился в атаку. Олег знал, что именно он был самым опасным в стае — доберманы никогда не распыляются на гавканье, они просто выполняют свою функцию. И Олег попятился назад. Там, неподалеку от дома культуры, горело еще несколько куцых фонарей, и он очень надеялся, что успеет до них добраться. Лай превратился в атакующий клич. Свора бросилась в погоню.

Олег схватил кусок ржавой арматуры, который заприметил еще на пути сюда. Отскочил в сторону. Ротвейлера ожидаемо унесло дальше, Доберман умело вошел в разворот, Рыжий затормозил всем корпусом.

Арматура была слишком короткой. Пока Рыжий и Доберман окружали его с двух сторон, Доберман прыгнул. Олег выставил левую руку — пес вцепился в предплечье и рванул на себя. Руку пронзила боль, что-то горячее намочило рукав, и в глазах Добермана промелькнуло торжество. Пока Рыжий захлебывался лаем, Ротвейлер пошел в атаку, потянувшись к шее Олега. Мужчина перехватил железку поудобнее и, превозмогая боль, вложил в удар все силы. Арматура с громким лязгом обрушилась на череп псины — но отскочила как от стенки. Ротвейлер вцепился в плечо, вонзив клыки глубоко в плоть. Бульдог с ворчанием жевал пятку.

Доберман продолжал терзать его руку. Олег чувствовал, как его клыки скользят по кости, пробуя ту на прочность. Черная в тусклом свете фонарей кровь лилась ручьем. Олег пнул Добермана под дых, прямо по ребрам. Хватка ослабла, и тогда он схватил тварь за загривок. Чьи-то челюсти вцепились в его ляжку, клочья джинсов болтались на левой голени, но основным противником оставался по-прежнему Доберман, никак не желавший отпускать искалеченную руку. Пес был упрям, он грыз руку Олега, как долгожданную косточку, брошенную со стола. Мужчина продолжал пинать тварь, пытаясь свободной рукой разжать его челюсть, пока две шавки рвали в клочья одежду, кусали за мягкие ткани…

Олег уже чувствовал слабость; еще немного, и он свалится от потери крови, и эти твари набросятся на него, дотянутся до шеи и устроят знатный пир. Доберман не отпускал, как Олег ни старался отпихнуть его от себя. Его клыки глубоко вошли в руку, из которой хлестала кровь — прямо на морду собаке, превратившуюся в дьявольскую маску смерти. Олег припал на колено, вжимая шею в плечи. Собаки с ворчанием дергали его в разные стороны, словно тряпичную куклу. Еще немного, и его разорвут на части. Начинала кружиться голова. Он быстро терял силы. Камешки под ним потемнели и сделались маслянистыми. Ноги не слушались.

Из гаража выскочила еще псина. Этот был полукровка от обычного шарика с породистым «немцем», его дымчато-серая шерсть сверкала в вечерних сумерках. Полукровка вывесил язык, словно дразня его.

Это послужило сигналом. Внутренняя боль, до этого момента мучившая Олега всю неделю и медленно, мучительно нараставшая, наполнявшая его как подземные воды, вдруг нашла выход. Гнойник лопнул.

На секунду картинка расплылась.

А затем, когда обрела четкость, Олег обнаружил что вопреки боли — внутренней и внешней — бежит прочь, что есть сил, подальше от гаражей через пустырь, но не в направлении ДК. Он торопился удалиться от города, в лесополосу, поскольку чувствовал, что утрачивает контроль.

Твари гнались по пятам, оглашая окрестности лаем. Все пятеро. Хорошо, мелькнуло в тонущем сознании, очень хорошо. Дочь в безопасности…

Ветер расшвырял с неба стекловату, обнажая синюшный мрак с стекольно-мерцающим крошевом звезд. Олег надсадно хрипел, выдавливая из себя силы. Нутро жгло, словно стакан водки влил. Он пересек кусты и выскочил на парковую дорожку. Кое-где неуверенно горели в полканала фонари, их съеживающийся свет льнул обратно, обжигаясь о колкую тьму.

Олег бросился к ближайшему фонарю и замер. Тьма стала светлеть.

Псы выскочили следом и окружили его. Они больше не лаяли, берегли силы.

Олег посмотрел вверх. Дыхание перехватило от страха.

Ловушка.

А потом на тропу, мерзлую землю, на коматозные кусты и замершие деревья упал болезненный свет — из-за туч выплыла полная, огромная, желтая луна. Ее магнетический круг притягивал к себе взгляд, всасывал в себя мир, словно поглощая его.

Сердце дрогнуло, болезненно сжалось, и заколотилось вновь.

Тело снова обретало силы. Кости уже не ныли — их ломало и перекручивало, как и мышцы со связками, и внутренние органы, а голова превратилась в кипящий, наглухо заваренный котел, который вот-вот разорвет от внутреннего давления. Олега терзала боль — но не от укусов. Это была внутренняя, древняя боль, которая приходила с луной каждый раз и преследовала его с детства, чтобы утопить сознание в ослепляющем забытьи.

Олег взвыл — не от ярости.

От бессилия.