Дурной расклад

Он начинает мычать что-то протестующее, вероятно, полагает, что еще не утратил власть над происходящим, но я набираю второй стакан и щедро выливаю ему в морду. Он оскорблено рычит, тогда я изо всех силу даю ему пощечину. И вот тут он затыкается, тараща на меня выпученные глаза, в которых читается изумление.

— Очень хорошо, Аркадий Петрович. Теперь ты понял, что шутить я не намерен? Предлагаю покончить с этим быстро, чтобы никто не тратил свое время, — говоря все это, я начинаю расхаживать по комнате. — Я знаю кто ты. Знаю, где ты живешь, чем занимаешься и как проводишь свободное время. Я изучал тебя пять лет. Поэтому ошибки быть не может — это ты. А вот кто я, ты узнаешь очень скоро. Но для начала я хочу рассказать тебе одну историю из твоей жизни. Сейчас мы совершим путешествие во времени и слегка поностальгируем. Говорят, прошлое трогать нельзя, но нам с тобой придется поворошить палкой эту кучу говна, чтобы расставить все точки над i. Понимаешь меня?

Он медленно кивает. В глазах вопрос и анализ. Расчет; он пытается решить меня, как уравнение. Это меня нервирует, но ничего поделать нельзя. Я продолжаю вещать. Сначала сбиваюсь, ищу подходящие слова, и голос мой звучит не так уверенно, как хотелось бы, отчего меня бросает то в жар, то в холод, я словно на сцене перед многотысячной толпой зрителей. Но с каждым произнесенным словом мне становится лучше, аморфный страх растворяется, а голос обретает четкость и уверенность. Он по-прежнему дрожит, но не от страха, а от охватившей меня слепой ярости: приходится заново переживать то, что было похоронено под геологическим наслоением прошедших лет.

И я говорю.

Я рассказываю Аркадию Петровичу эпизод из его жизни, произошедший с ним пятнадцать лет назад. Славные были деньки. Аркадий отмотал шесть годков в колонии за разбой и после возвращения обнаружил, что его жена исчезла. Но он так любил ее, что решил отыскать, чем и занимался несколько месяцев, путешествуя по стране, все больше отдаляясь от столицы. Поиски ни к чему не привели, Аркадий это дело бросил, зато занялся бизнесом, нелегальным, но весьма прибыльным, что позволило ему «встать на ноги». Вернувшись обратно и сколотив свою ОПГ, он какое-то время довольно успешно делал деньги, пока не обзавелся авторитетом и политическим влиянием. Остепенился, перешел на что-то посолиднее. Стал бизнесменом. Купил несколько ресторанов. Отмыл капитал. После чего совершенно случайно обнаружил свою бывшую жену в одном из притонов города: из цветущей красивой женщины та превратилась во второсортную проститутку-наркоманку. Аркадий был в бешенстве — ведь многие старые друзья знали его жену и поползли слухи, порочащие его имя «среди пацанов». Честь дороже жизни.

Сложилось так, что в то время у него появилась нездоровая тяга к насилию. Аркадий пристрастился к беспорядочным связям и давал своему больному воображению полную свободу. В тот же период участились случаи убийства проституток — трупы находили на обочинах дорог, в канавах, на свалках и в лесополосе, как правило, сильно изувеченными и после сексуального контакта. Поиски преступника не привели ни к чему — всем известно, как решаются такие дела, особенно если свою роль играет солидная денежная сумма и связи с нужными людьми.

А потом Аркадий посетил свою бывшую жену. Пришел как клиент, но Ирина очень быстро все поняла и попыталась выставить его вон. Разумеется, безуспешно. Разыгрался скандал, с взаимными упреками и оскорблениями, который очень быстро перерос в драку. Аркадий избил Ирину до полусмерти. После чего изнасиловал. А потом принялся с увлечением избивать еще раз, дольше и сильнее. Сначала он обмотал ее шею ремнем от брюк…

Я говорю почти без остановки, бесстрастно воспроизвожу по памяти все, что происходило тогда в тесной комнатке обшарпанного дома. Описываю в мелких подробностях, каждую деталь, как в протоколе на предварительном следствии, как если бы я был свидетель на суде и под присягой давал сейчас показания, которые лягут в основу обвинительного приговора. Только вместо зала суда мы находимся в гостиничном номере, без присяжных и адвокатов, а единственный наш свидетель — хромая городская осень, заглядывающая в квадрат окна.

— Ну? Что скажешь?

Он молчит. Меня трясет от вновь пережитого.

— Было?

Молчание в ответ. Память резко вскидывает перед моими глазами картинку из детства: солнечное воскресенье, мама водила меня в парк, купила мороженого, было лето и все было хорошо. Она смеялась своим особенным звонким смехом, отчего, казалось, улыбается весь мир. Мы ходили на колесо обозрения и к пруду, посмотреть на уток. Она еще не знала, что осенью ее сократят, а квартиру отнимут дружки отца — в счет уплаты за старый карточный долг. Потом умрет бабушка, начнутся мучительные поиски работы, на столе появятся бутылки, мама перестанет ночевать дома, станет резкой и раздражительной… Мне очень больно. Но чтобы не разрыдаться, я сильно, до крови кусаю губу.