Душа Японии

Иные были написаны древним, образным слогом и говорили о «ложе любовной встречи, непоколебимом как утес», и о «волнах, оживляющих тени лица», и о «потоках, разверзающихся, чтобы сомкнуться вновь...»

Другие были безыскусственны, бесконечно нежны, полны невинного пафоса первого признания девичьей любви...

Долгое время эти письма оставляли его нетронутым и холодным, как статуя Будды, воплощением которого он казался. Но молодой жрец был не Буддой, а лишь слабым человеком, и положение его становилось невыносимым...

Однажды вечером в храм вошел мальчик, вручил ему письмо, шепотом назвал имя отправительницы и скрылся в темноте.

Храмовой служитель, немой свидетель этой сцены, рассказывал потом, что священник прочитал письмо, вложил его обратно в обложку и положил на коврик, рядом с подушкой, на которой, коленопреклоненный, он всегда совершал свои молитвы. Долгое время он провел в глубоком раздумье, потом достал письменные принадлежности, написал письмо, адресовал его своему духовному начальнику и оставил на столе. Потом посмотрел на часы и справился с японским расписанием железнодорожных поездов. Было очень поздно; ночь была темная, бурная...

Он бросился на колени перед алтарем, совершил короткую молитву и поспешно вышел. Дошел он до вокзала в тот момент, когда экспресс из Кобе на всех парах подлетал к дебаркадеру. С быстротою молнии он бросился на рельсы, и пыхтящее чудовище покрыло его...

Крик ужаса вырвался бы из уст боготворивших священника при виде того, что осталось от его бедного, преходящего тела, когда поезд умчался, оставив за собою на рельсах какую-то бесформенную массу...

Нашли письмо, написанное им к своему начальнику. Он кратко извещал о том, что силы его истощились, что сопротивляться он больше не в состоянии, что он решил умереть, чтобы не подпасть греху... Другое письмо еще валялось на полу, там, где он оставил его; женское письмо, в котором каждое слово — тихая, смиренная ласка... Как все подобные письма (их никогда не посылают по почте), — оно не было помечено числом, не было в нем ни имени, ни инициалов, и конверт был без адреса... В переводе оно гласит приблизительно так, хотя наш жесткий, негибкий язык не в состоянии передать всей его прелести: