Душа в тротиловом эквиваленте

— Спорно, я бы сказал.

— А может, мы оба ошибаемся. Примерно как те два студента из старого анекдота. Потому не стоит спешить с выводами.

— Что это за анекдот? Не слышал.

— Идут два студента-медика, впереди какой-то странной походкой топает старичок.

Один из студентов ставит диагноз:

— Геморрой.

— Скорее, паркинсонизм, — говорит второй.

— Спорить будем?

— Hу давай!

Подошли к старичку и спрашивают, что же у того, и рассказывают о пари.

— Все мы немножко ошиблись, — говорит старичок. Вы думали, что у меня геморрой, вы — что паркинсонизм, а я думал, что пукну, и ошибся…

— Расскажи, как он тебе слух вернул.

— А нечего рассказывать. Прогулялись по лесу. Поговорили…

— Так, — задумчиво протянул Шкирятов. — Теперь я начинаю сомневаться, кто это передо мною. То ли Андреев, то ли неизвестная науке марионетка.

— Брось. Нет в нем зла. Он слух мне поправил, и лег. Лег так, будто его выпотрошили. Синий стал.

Представь, лес, елки заснеженные, охрана далеко. Мне — хорошо, а пацан — синеет. Ну, в госпиталь позвонили… Короче. Сахар у него упал. Сильно. Глюкозу внутривенно, и ожил хлопец.

— А что, когда он тебе слух поправил, ты сразу это понял?

— Нет, часа через два-три. Аппарат снял, но вроде — слышу! Смутно, но не как раньше. Совсем правильно, говорит, будет через полгода. За это время, мол, нужные клетки обновятся. А «программу» он, вроде, поправил. И действительно, теперь — живу. Работать нормально можно, а ты вдруг — марионетка, марионетка!

— Сомнительно все же. Сегодня лечит, а завтра?

— Не сомневайся. Лучше найди день, слетай к нему. С добром он пришел. Мы, когда по лесу гуляли, подошли близко к площадке, где кинологи с собаками занимаются.

— И что?

— И бежит на нас такая собачка. Голова больше чем у человека. По виду — сожрет сразу. Я плохо в них разбираюсь. Лохматая, большая.

— Наверное, кавказская овчарка.

— Не знаю, какая это овчарка. Рыжая, приземистая. Больше похожа не на собаку, а скорее, на крокодила, который, чтобы в нашем климате жить, шерстью оброс.

— Они такие и есть, настоящие кавказцы. Серые — это уже не совсем то.

— Он ей: «Лапонька, ласковая, иди сюда, хорошая» И я вижу, как эта мохнатая зверюга вдруг начинает вилять хвостом, мотать башкой, прогибать спину. К земле припадает. Подпрыгивает, да так смешно, будто щенок, на четыре лапы приземляясь. Ласкаться хочет.

И на морде — крупными буквами: «Я лапонька, я лапочка, наконец-то меня поняли»!

— И что?

— Да ничего. Потерлась она об нас, погладили ее, потом кинолог прибежал. Поверить не мог, что все в порядке! Уводил собаку, и оглядывался каждые пять метров, будто какое чудо увидел. А мы ничего, мы дальше гулять пошли.

— И потом у тебя со слухом полегчало.

— Я же тебе говорил, не потом. А часа через два — три. Ты готовься, Хозяин решил, что теперь я работать могу. Кабинет этот снова мой будет, а ты примешь Аттестационную Комиссию. Не ту, которая кандидатов и докторов плодит, а новую, что каждому свое место определит. Тяжко там будет.

Первый враг любого стремящегося к развитию общества — это не интервент, а свой собственный, до боли родной обыватель.

Мы с тобой знаем, что везде, где общество руководствуется высшими целями, люди в итоге живут лучше, чем там, где верх берут одиночки, гребущие под себя. Страна, в которой количество шкурников и эгоистов превышает критически допустимое, обречена.

— Об этом еще Гераклит упоминал.

— Знаешь, что он мне рассказывал?

— Поделись.

— Я слышал, о том, как в стане, где люди стали вдруг жить только для себя, на металлолом рушили заводы, срывали рельсы, выжигали ради цветного металла электродвигатели прецизионных станков. Трамвайные провода, и то воровали…

— А что потом?

— Их не интересовало «потом». Для многих оно и не наступало. Наркотики, водка, иммунодефицит. И вся эта мерзость творилась в погоне за удовольствием или из жажды урвать.

Потому одна из наших главных задач — защитить творцов от шкурников. Отсюда команда: создавать объективную методику оценки социальной значимости каждого живущего в стране. И соответствующую организацию. Только так и спасемся.

Пусть на выборах и при решении общественно значимых вопросов голос умницы, порядочного, деятельного человека весит больше, чем мнение домохозяйки или вовсе подзаборной пьяни.

— Ты прав, будет тяжко. Но — деваться некуда. Англосаксы в таких случаях говорят: «Сделай или сдохни».

Воцарившееся молчание лишь подчеркивалось сухим стуком анкерного механизма кабинетных часов. В стаканах стыл чай.

Матвей Федорович, тяжело вздохнув, продолжил разговор.

— Значит, твои помощники заявляют, что если вскрылись факты сверхспособностей у одного, то таких людей скоро станет много.

— Ты не понял. Все намного страшнее. Налицо большая проблема — два сверхчеловека, способные легко подчинять и вести за собой людей.

— Так нет сверхчеловека, нет и большой проблемы…

— Не получится. Валентин уже поинтересовался на свою голову. Ответ был обескураживающий.

— Это как?