Душа за работой: от отчуждения к автономии

Но мы ещё не дали ответа на собственный вопрос: как могло получиться, что вслед за длительным периодом отторжения работника от своего труда и социальной автономии, на протяжении которого солидарность членов социума доминировала над конкуренцией, а качество жизни над накоплением власти и богатства, труд вновь завоевал ключевые позиции в коллективном воображаемом, оказался на самом верху шкалы социально признанных ценностей? С чего бы это весьма обширный слой современных работников рассматривает труд как наиболее привлекательную часть собственной жизни? Отчасти указанное явление связано со значительным ухудшением условий социальной защиты граждан, вызванным тридцатилетним периодом дерегуляции общественных отношений и демонтажа структур, призванных поддерживать незащищённые слои населения. Но дело не только в этом.

Имеется ещё один решающий фактор, относящийся к сфере антропологии. Речь идёт об утверждении такой модели жизни, которая полностью нацелена на обогащение, а равно и о сужении самого понятия «богатство» до сугубо экономического его содержания, до «накопления». На самом же деле отождествление богатства и собственности вовсе не является очевидным.

На вопрос «что такое богатство?» мы можем дать два полярно противоположных ответа. Мы можем измерять богатство объёмом принадлежащих нам материальных благ и ценностей, но мы можем также исходить из той меры наслаждения и радости, которую испытывает наше чувственное тело, опираясь на его опыт.

В первом случае богатство отождествляется с объективным количеством материальных благ, во втором с субъективным качеством индивидуального опыта.

Наличные деньги, банковский счёт, экономическое обогащение не единственный фактор вновь проснувшейся любви к труду, которая доминирует в психологическом и экономическом универсуме последнего двадцатилетия. Но, конечно, именно всё перечисленное можно считать решающим фактором.

Экономическая идеология излишне сосредоточена на убеждении, согласно которому любовь к своему труду имеет чисто материальное обоснование, а деньги приносят истинное счастье. Но это лишь полуправда.

И вновь зададимся вопросом: что такое богатство? Разумеется, экономизм может предложить только один ответ на этот вопрос, экономический: богатство есть обладание некими возможностями, которые позволяют потреблять, а именно – обладание деньгами, платёжеспособностью, властью. Увы, данный ответ носит поверхностный и односторонний характер, если не прямо-таки ошибочный. Ведь, по сути дела, это констатация всеобщей нищеты, нищеты даже тех, кто обладает несметными богатствами. Подобный подход основан на понимании богатства как проекции времени, отведённого зарабатыванию денежных средств. Но ведь можно понимать богатство как способность наслаждаться миром – временем, созерцанием, свободой.

Само собой, два указанных определения богатства находятся в резком противоборстве друг с другом. И в состоянии противоборства пребывают не только сами определения. Ведь речь идёт о двух противоположных модальностях отношения к миру, времени и телу. Чем больше времени расходуем мы на приобретение разнообразных средств, предоставляющих возможность потреблять, тем меньше времени остаётся у нас на то, чтобы наслаждаться находящимся в нашем распоряжении миром. Чем больше нервной энергии вкладываем мы в приобретение средств приобретения, тем меньше мы можем вложить её в наслаждение.

Именно вокруг данной проблематики, полностью вынесенной за скобки экономическим дискурсом, и разыгрывается драма счастья-злосчастья в гиперкапиталистическом обществе. Чтобы обладать большей экономической властью (больше денег, больше счетов), надлежит инвестировать всё больше времени в санкционированный социумом труд. Но это означает сокращение времени, отводимого наслаждению, опыту, короче говоря, жизни.

Богатство, трактованное как наслаждение, сокращается пропорционально росту богатства, трактованного в чисто экономическом плане, и происходит это по той простой причине, что ментальное время оказывается направлено скорее на накопление, нежели на наслаждение. С другой стороны, богатство, истолкованное как накопление ресурсов, возрастает в том случае, когда сокращается незаинтересованное наслаждение, а следовательно, вся нервная система общественного организма испытывает конвульсии и стресс, без которых не может состояться накопление.

И тем не менее два указанных подхода смыкаются в одном: расширение области экономики совпадает с сокращением области эроса. Когда предметы, тела и знаки оказываются внедрёнными в семиотическую модель экономики, накопление богатства может осуществиться лишь опосредованным, отражённым образом. Что-то вроде бесконечного ряда отражающихся друг в друге зеркал, в которых если что-то и живо по-настоящему, так это производство дефицита, потребности, причём этот дефицит компенсируется мгновенностью потребления, осуществляемого каким-то вороватым и невротическим образом; ведь негоже терять время, следует вернуться к работе.