Душа змея

Кориандр заметил Николу и зашагал к нему. Испуганный Вяз вылетел следом, но, прежде чем он успел встать между ними двумя, Кориандр наклонился и прошептал над самым лицом Николы:

– Так и знай: это все твоя вина.

Плохая память нас бережет

Никола бежал так быстро, как только мог, но у двери Элоизиной спальни все же остановился на секунду. Она ведь наверняка там и, может, даже уже спит. И карта, ненавистная, проклятая карта – так близко! Но забрать, не разбудив Элоизу, невозможно. И ни одного разумного, правдоподобного объяснения, зачем бы ему это понадобилось. Сейчас бы сосредоточиться только на этом, отыскать способ поменять карты… Вот ведь невовремя он попал в эту ужасную передрягу с библиотекой! Николу охватила такая сильная досада на самого себя, что на миг почудилось: весь Корабль вздыхает, зло, разочарованно. Завтра. Завтра последний день, и он непременно что-то придумает. Найдет способ отвлечь Элоизу, вот только надо самому остаться в живых. Никола ускорил шаг.

Он выдохнул спокойно, только очутившись наконец в своей комнате. Насколько проще было бы, используй иномирцы человеческие бумагу и ручки, а не свои свитки и растолченные в чем-то вязком порошки. Всей этой истории и вовсе бы не случилось… И ведь донести все это до комнаты тайком казалось почти невозможным. Счастье, что никто не встретился по пути.

Никола бережно опустил на прикроватный столик бумагу, пузырек с чернилами и иномирский аналог перьевой ручки. Когда-то у Николы ушло немало сил и времени, чтобы овладеть всем этим после простых и удобных человеческих ручек и карандашей, но со временем он привык. Писать так красиво, как Лавр, все равно не выходило, но строчки в итоге стали получаться вполне ровными, буквы – разборчивыми, а кляксы почти исчезли.

Никола замер с пером в руках. Теперь надо только дождаться Лавра и попытаться все вспомнить, но думать об этом совсем не хотелось. Вместе с усталостью пришла сковывающая апатия, будто все самое плохое уже случилось и исправить ничего никогда не получится. Никола вздохнул и опустил подбородок на скрещенные на столе руки. Вот если бы сейчас пришлось и правда писать Лючии, зная наверняка, что письмо она точно получит, – о чем бы он все-таки написал?

Может, все же – как сильно скучает? Безответное чувство, половинчатое, принадлежащее навеки ему одному: когда Лючия проснется, Николы, скорее всего, уже и не будет в живых, а для нее самой пройдет всего миг забвения между сном и пробуждением, за который немыслимо успеть соскучиться. Рассказать о том, как это грустно, и больно, и одиноко – вот так скучать без всякого ответа? И потратить на что-то столь горькое драгоценные строки?

Тогда, может, про обратную сторону медали – про то, как дорога она ему? Никола почувствовал, что смущается даже мысленно облекать это в слова. Лючия, проницательная, мудрая, рассудительная, – она и так все знала. Хотя, возможно, написанное обретает совсем иной вес.

Или стоило рассказать, как он справлялся без нее прошедшие годы? Но разве уместишь все эти долгие недели и месяцы в несколько строк, если только на описание безумия последних дней пришлось бы потратить не один лист?

Никола вздохнул и, не давая себе времени на рассуждения, отогнул и быстро оторвал уголок листа.

«Я каждый день прихожу в назначенный час, чтобы узнать, не проснулась ли ты. Потому что всегда, если придется – до самой смерти, буду этого ждать».

Никола так торопился, что вместо точки поставил огромную кляксу. Иномирские чернила впитывались очень быстро, и он, не перечитывая, поспешил сложить записку и убрать в карман. И как раз вовремя – в дверь уже стучали. Убедившись, что это Лавр, Никола поскорее впустил его внутрь.

– Получилось? – Никола одинаково боялся любого из двух возможных ответов.

– Да, – Лавр тоже казался непривычно подавленным и напуганным. – Ужасный вечер. Сначала эти кошмарные танцы, потом теплица. Наплел Кедру, что обронил свой перстень, едва не попался, когда срывал эти проклятые листья. Уверен, завтра он пойдет жаловаться на мою забывчивость отцу.

– Это уже будет не так и важно, если удастся вспомнить, что было написано на тех страницах, правда? Нужно просто пожевать? – Никола протянул руку.

– Вроде того, – с неохотой согласился Лавр. – Уверен, что не передумал? Мне вот что-то очень не по душе затея. Хотя все остальные тоже провалились.

– Ты о Липе?

– Ну, знаешь, за полдня доброжелательнее она почему-то не стала, а на это вообще-то был весь расчет.

– Я заметил. Остается надеяться, что этот план сработает лучше. Ты же будешь здесь, со мной, так? Значит, все будет хорошо. Давай сюда.

Лавр разжал кулак. На ладони у него лежали три маленьких измятых листочка.