Душа змея

Никола опустился на пень и пнул ворох желтых листьев. Теперь он совсем осмелел, да и Лес уже не боялся его так, как прежде. Ноги сами принесли сюда после случившегося. Лес – часть Корабля, Корабль – часть змея, Никола – часть змея…

«Яйцо в утке, утка в зайце…» – вспомнил Никола строчку из детской сказки и невесело ухмыльнулся.

Не надо было так себя вести. Теперь очень стыдно. После какой – сотой, быть может? – неудавшейся попытки в нем будто что-то лопнуло или сломалось. Он даже Оя не побоялся – просто кричал как ненормальный, что хватит с него, что он не просил брать его на этот ненавистный Корабль, и в играх этих невозможных участвовать не хотел, и что ему невероятно страшно, и грустно, и стыдно каждый раз, и все равно ничего не получается. Он не назначал себя этим змеем, и плевать ему, пусть хоть выкидывают его с этого проклятого судна, все равно уже, на всех все равно, пусть болтаются себе в этом безвременье хоть до конца света, а от него отстанут…

Он прижал дрожащие пальцы к щекам. Каким же идиотом он, должно быть, выглядел. Все эти годы таковым им и казался, но сегодня просто превзошел самого себя.

Ну хоть в чем-то.

Только на миг он было поверил, что сможет стать пусть немного своим им всем, а не только семье Вяза, что он теперь тоже принадлежит к детям Великого Змея, что змей сам выбрал его… И даже тут обманулся.

Он все равно всегда будет чужим. А змей, будь он проклят, так и не научится летать нормально. И Корабль никогда не сдвинется вперед.

Ну как же никто не понимает, насколько Николе страшно и невыносимо все это? И чем страшнее, тем дальше этот чертов змей. А чем дальше – тем больше сжимается от ужаса все внутри.

Никола наклонился и поднял желтый лист. Незнакомый – на земных деревьях он таких не видел. Овальный, прорезанный тонкими кружевными отверстиями – будто одна из салфеток, которые мама когда-то вязала крючком и раскладывала по всему дому. Он бережно вертел тонкую ножку в пальцах, и лист медленно кружился. Никола завороженно наблюдал. Лист был правильной, законной частью этого мира – и даже не догадывался о своем счастье.

Никола судорожно, почти надрывно вздохнул. На Земле он бы давно уже замерз сидеть вот так неподвижно в прохладном осеннем лесу. Здесь же из горла рвался не простудный хрип, а убогий всхлип, и Никола изо всех сил пытался его подавить.

– И что, так и будешь сидеть, лить слезы по своей горькой судьбе? – раздалось над головой.

Никола вздрогнул и поднял взгляд. Напротив – снова неожиданно – стояла Сина.

– А, это ты, – вместо приветствия сказал он.

Если княжна-медведица пришла поиздеваться – да ради бога, он все эти насмешки уже и не замечает почти. Без них даже странно делается, будто что-то не так. Да пусть хоть убивает.

– А ты сама учтивость у нас. Подвинься, – и Сина без приглашения плюхнулась на пень рядом. Как-то совсем неизящно, даже неуклюже.

Пень был не такой большой, чтобы комфортно разместиться на нем вдвоем, и Никола, сдвинувшись на самый край, чуть не свалился. Но посчитал, что, если сейчас подскочит, может обидеть Сину. Решит еще, что он именно с ней сидеть не хочет.

– Когда я пришла поговорить с тобой про карту…

– Помню.

– Ну конечно, помнишь, времени-то всего ничего прошло, а ты не такой дурак, как кругом болтают.

– Ты сегодня тоже поражаешь хорошими манерами, – осмелился сказать Никола.

Сина ткнула его острым локтем в бок.

– Когда мне не позволили стать Лесом, я всех просто возненавидела. Корабль, людей, иномирцев, Отлет… Да даже сам Лес – за то, что ему никогда не бывать моим. Ветивера, конечно, само собой, – за то, что он никогда не заменит мне Лес. Он, к его чести, и не пытался. Никогда не пытается быть тем, кем не является, и это отлично, – она слабо улыбнулась. Никола слушал ее, боясь шелохнуться. – А потом я сделалась одержима тем, чтобы оказаться душой змея. Глупости, как тогда, конечно, все считали. Но я-то знала: раз Белое дерево перебралось с нами на Корабль, значит, однажды и зацветет. Ну и кто тут теперь глупый мечтатель с пустыми фантазиями, скажи мне на милость, а?

– Уж точно не ты, – согласился Никола, хотя он никогда так суровую медведицу не называл. И даже не считал таковой.

– И когда все случилось – ну, начало Игры, – и я увидела, что карта досталась не мне… Отец сам как-то все понял. По твоему виду, наверное. Пообещал, что поможет, даже обрисовал как. Я тогда осознала, что только этой верой и буду жить, что ничего мне не нужно, – даже с Ветивером уже попрощалась.

Никола не решился признаться, что он был свидетелем этой сцены. Сейчас Сина казалась безобидной хвастушкой, пришедшей поболтать, но он слишком хорошо помнил, какой еще она умеет быть.