Душекрад

— В таком случае маску долой! — прошипел он. — И назовитесь, немедленно! Шутки закончились!

Герман помедлил секунду, а затем снял свою маску.

— Корнет Герман Брагинский к вашим услугам, — произнес он. — Это вызов?

— Князь Святослав Паскевич, — произнес Цезарь, обнажив одутловатое лицо с припухшими веками. — Да, это вызов. Здесь же, немедленно.

Глава четырнадцатая, в которой идущие на смерть приветствуют

Герман осознал, что он крепко влип. Паскевичи, потомки самого именитого полководца времен Сопряжения, были одним из самых сильных и влиятельных родов в империи. Возглавлял его, правда, не этот задира, а старый князь Павел Иванович, нынешний военный министр, Цезарь же, видимо, был одним из его многочисленных племянников. Но это не отменяло того, что между ним и Германом лежала почти такая же пропасть, как между Германом и крепостным мужиком. Магическая дуэль с таким противником — а дуэли уже двести лет были почти исключительно магическими — не сулила ничего хорошего.

— Господа, господа! — заверещал дискантом дворецкий, подкатываясь к ним. — Прошу прекратить это недоразумение. Мадемуазель будет очень недовольна, не нарушайте вечера! Здесь не место и не время!

— Исчезны! — рыкнул на него горец.

— Но позвольте! — хорохорился евнух. — Я не позволю, правила не позволяют!

— Правила вашего здешнего борделя ничего не стоят, когда задета честь дворянина! — прошипел Паскевич и толкнул египтянина в грудь. — Пшел вон!

— Какого именно, простите, борделя? — раздался за спиной у Цезаря тонкий девичий голос. Тот резко обернулся, за спиной у него стояла хозяйка поместья, сложив руки на груди.

— Пардон, мадемуазель, но здесь задета честь, — произнес он, однако сильно сбавив важности под ее негодующим взглядом. — Видите ли, этот щенок вел себя совершенно непростительно, и нарушал, между прочим, вами же установленные правила… И я имею полное право требовать…

— Ну, так требуйте, — баронесса пожала плечами. — Разве я вам мешаю?

— Так вот, — Паскевич повернулся к Герману, — я требую поединка немедленно, здесь же.

— Ваша светлость, — к нему подскочил какой-то худощавый прилизанный молодой человек, чуть постарше Германа, прямо на ходу натягивая кожаную набедренную повязку, в которой он, видать, тоже, как и Герман, изображал гладиатора. — Ваша светлость, изволите ли видеть, Брагинские — род уже беспоместный. Вам не к лицу, совершенно не к лицу. Это все равно что купца на поединок вызывать, скандал будет.

— Еще одно такое замечание, и вы будете драться со мной следующим, — бросил ему Герман. Он уже окончательно решил, что если залез в бутылку, то надо и пробкой закупоривать. Молодой человек бросил на него взгляд, полный презрения и ничего не ответил.

— Если он беспоместный, это не значит, что я должен сносить от него оскорбления, Плещеев, запомните это, — сказал Паскевич и снова перевел взгляд на Германа. — Так что же?

— Я к вашим услугам, — сказал он. — Поскольку мне, как стороне вызываемой, принадлежит право на выбор оружия, то я выбираю — стреляться на пистолетах.

По окружившей их толпе прокатился ропот. Это было против неписанных правил. Конечно, в далекой древности, когда магии еще не было, дуэли только так и проводились: на пистолетах или на саблях. И никто никогда не издавал никакого дуэльного кодекса, отменявшего древний порядок. Но это считалось чем-то давно забытым и странным, все равно что благородной даме ходить в сарафане и кокошнике.

Паскевич пожевал губу, раздумывая. Соглашаться на условия, которые сводили на нет все его преимущество в магии, было бы для него безумием. Но и не соглашаться на законные условия, выдвинутые оппонентом, да еще и при стольких-то свидетелях, было немыслимо.

— Нет, это слишком вульгарно, — неожиданно заявила фон Аворакш. — Если уж я позволю омрачить вечер в моем доме поединком, то это не будет отвратительная стрельба. Если вы будете биться, то как подобает настоящим дворянам, а не американским пастухам.

Паскевич учтиво ей кивнул и обратил взор на Германа. Теперь ему пришел черед задуматься. Конечно, он мог бы настоять на своем, но что-то такое, мелькнувшее в глазах баронессы, заставило его этого не делать. Кажется, это было нечто, похожее на интерес. Но не был ли это интерес кошки, завидевшей мышку?

— Что же, извольте, — Герман вновь учтиво кивнул. — В таком случае я в качестве оружия выбираю «дворянскую шпагу».

— Брагинский, вы в своем уме⁈ — зашептала ему через плечо, видимо, уже отошедшая от шока Ермолова. — Откуда у вас «дворянская шпага», я же читала ваше личное дело, у вас ни единой души.

— Эм… остатки былой роскоши, — прошептал он в ответ. — Немного силы, накачанной в детстве из последней батюшкиной деревни, сохранилось.

— Перестаньте нести чушь! — она зашептала снова. — Или мне придется драться вместо вас, а это уже будет скандал на весь Корпус.

— Не вздумайте, — резко ответил Герман. — Молчите и не вызывайте его ни в коем случае. Я это делаю для того, чтобы ваше инкогнито не посыпалось.